Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928
Шрифт:
В таких семьях гордились службой в Красной армии, особенно ее принципиальным отличием от армий других стран и старой России. Отец красноармейца Новикова писал из Костромской губернии в октябре 1924 года: «Горжусь, что видимо из тебя вышел неплохой красноармеец. Вообще меня радует, что настроение, с которым ты пошел в армию, тебя не покидает. Вполне с тобой согласен, что по духу вряд ли найдется другая армия. Это чувствуется на каждом шагу» [966] .
Но наряду с подобными свидетельствами материалы политконтроля убедительно отражают и нарастающее чувство двойственности, необходимость лицемерия, стремление носить «маску» и «вести игру» по установленным властью правилам. Все это не было, конечно, чем-то абсолютно новым для российской повседневности. В условиях чиновничьего самодержавно-полицейского государства умение скрывать свои подлинные мысли под маской законопослушности в той или иной степени было присуще многим, в том числе и представителям правящей элиты. Достаточно
966
Там же. Оп. 5. Д. 5915. Л. 50.
Но при этом существовали понятие «чести» и право подать в отставку в случае несогласия с какими-то действиями власти. По мере развития элементов гражданского общества с середины XIX века шел процесс освобождения личности от государственного диктата, формировалось чувство человеческого достоинства, опиравшееся на реальную экономическую независимость от произвола чиновников (служба в земствах и частных учреждениях, работа в оппозиционной печати и т. п.).
Возникающее общественное мнение силой морального авторитета способно было открыто поддержать независимое поведение или осудить «ползание на брюхе» перед властями. С победой большевиков, с созданием однопартийной системы при всех идеальных лозунгах, при постоянных призывах к «чистоте коммунистических рядов», стремлении укрепить коммунистическую мораль путем проведения регулярных партийных чисток мораль общества в целом формировалась под воздействием реальных условий жизни, прежде всего диктатуры коммунистической партии.
С 1918 года членство в правящей партии становится выгодным и привлекательным. Об этом немало говорилось в партийных документах, в речах вождей РКП(б) — ВКП(б), но материалы политконтроля рельефно демонстрируют процесс принятия решения отдельного человека на фоне российской повседневности. Кто-то делал это без особых моральных угрызений, исключительно из желания получше устроиться в жизни, ухватить свой «кусок пирога». «Опять записался в коммунистическую ячейку, — писал один из таких членов партии в августе 1919 года. — Вы сами знаете, что ни один коммунист плохо не живет» [967] .
967
Давидян И., Козлов В. Частные письма эпохи Гражданской войны. С. 232.
Или вот письмо из Петрограда, август 1919 года: «За мной ухаживает комиссар. Он занимает буржуазную квартиру, обещает одеть меня как картинку, катает меня на автомобиле. На квартире у него чего только нет: несколько пар сапог с лакированными голенищами, разные туфли, каракулевое пальто, рис, масло, хлеб. Он говорит, чтобы я торговала на рынке материями, которых у него черт знает сколько. Комиссар сделал себе и мне на заказ обручальные кольца, толстые, массивные» [968] .
968
Там же. С. 231.
В годы Гражданской войны многих останавливала от вступления в партию опасность мобилизации. Письма из разных мест — Владимирской, Курской, Смоленской, Тамбовской и других губерний — свидетельствуют: «Некоторые товарищи залезли в партию как волки в овечьи шкуры, но как узнали про мобилизацию коммунистов, то, как пчелки, стали вылетать из ячейки»; «Когда объявили коммунистам идти на фронт, то они стали правее кадетов и записались в зеленую армию»; «Коммунисты все дезертиры. Когда им дали свободу обирать крестьян, они все были коммунисты, когда же на фронт — все бегут»; «У нас партия разбрелась, которые на фронт отправлены, а то какие уже трусят. На партийные собрания никто не ходит, и я уже не хожу, а билеты на руках у нас» [969] .
969
Давидян И., Козлов В. Частные письма эпохи Гражданской войны. С. 228, 229.
Руководство партии видело эту опасность и, безусловно, пыталось с ней бороться. На VIII съезде РКП(б) в марте 1919 года В. И. Ленин заявил: «К нам присосались кое-где карьеристы, авантюристы, которые… полезли к нам потому, что коммунисты теперь у власти, потому, что более честные „служилые“ элементы не пошли к нам работать вследствие своих отсталых идей, а у карьеристов нет никаких идей, нет никакой честности» [970] .
В борьбе с так называемыми «примазавшимися», «перерожденцами» и тому подобными «чуждыми элементами» проводились партийные чистки, самой масштабной из которых стала кампания 1921–1922 годов, когда из партии исключили около 25 % ее состава. В 1921 году были созданы партийные контрольные комиссии, первоначальной задачей которых являлась защита чистоты «коммунистической
970
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 199.
Но все эти организационные меры были не в состоянии устранить главное противоречие: наличие одной партии, возникновение системы «партия — государство». Что ставило перед каждым активным человеком, желающим сделать служебную карьеру, дилемму: вступление в комсомол, в партию или отказ от целого ряда профессий, значительное уменьшение шансов на получение высшего образования, продвижение по службе, т. е. невозможность в конечном счете реализовать свой потенциал. В отличие от дореволюционной России, где существовала возможность выбора между государственной, частной и общественной деятельностью, новая власть не предоставляла такой альтернативы. Для значительной части деревенской и рабочей молодежи открывались манящие перспективы социального роста, обещавшие материальный достаток, перемещение в управленческие структуры, «красивую жизнь». Но все это требовало иметь «пролетарское происхождение», упорство в достижении цели, некоторый уровень способностей и, конечно, политическую ортодоксальность.
Часть этих людей была убеждена, что все в жизни определяется исключительно материальными интересами. Очень характерно в этом плане письмо молодого человека из Курска своему товарищу в декабре 1924 года. Хороший пример философии российского «Жюльена Сореля»:
Я не могу себе простить, что родился так поздно или так рано. Если бы лет на 10 раньше, то в революции и мне бы перепал кусок. А если бы лет на 10 позднее, то такой же кусок я сумел бы перехватить в будущую революцию. <…> Видишь захлебывающегося от ораторского восторга коммуниста, знай, что он, сукин сын, только потому в восторге, что получает 200–250 руб., а дай ему 12–15 руб., живо в стане монархистов будет и так везде, куда ни глянь, мерзавец на мерзавце, подлец на подлеце. <…> Взял бы стадо этой поганой сволочи, стадо обывателей, мещан и истер бы в порошок, а порошок бы бросил в клозет [971] .
971
ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 6. Д. 6934. Л. 122.
Представляется, что из таких молодых людей вырастала часть кадров 1930-х годов, в том числе и в органах безопасности, готовых на что угодно, лишь бы выполнить желания руководства и сделать успешную карьеру.
По сути, о том же писала в феврале 1925 года жена военнослужащего из Сарапула Пермской губернии: «Федя, ты спрашиваешь, что меня заставило вступить в комсомол, а то и заставило, что комсомольцу или партийцу везде и все доступно…» [972] Столь же трезво смотрел на эту дилемму родственник ленинградского студента-политехника из деревни Вахрушево Вятской губернии: «Я узнал о твоем намерении попасть в партию. Ты спрашиваешь мнения <…> так вот я считаю, что практически очень выгодно быть коммунистом, особенно человеку с головой» [973] . Теми же соображениями руководствовался и родственник жительницы станции Волосово Ленинградской губернии: «Советовал бы тебе поступить в комсомольскую школу и тогда тебе легче бы все удалось. Ты можешь в душе не отдаваться их поганому учению» [974] . Столь же непритязательно рассуждал красноармеец 2-го конвойного полка войск ОГПУ из Ленинграда В. Завьялов: «Служба тяжелая, да вдобавок харчи х…, хочу сделаться симулянтом, еще надо записаться в партию РКП, после этого можно будет жить легче» [975] .
972
Там же. Д. 6936. Л. 29.
973
ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 5. Д. 5911. Л. 44.
974
Там же. Л. 141.
975
Там же. Д. 5915. Л. 10.
Судя по этим письмам, у их авторов не было каких-то твердых моральных императивов. Они были готовы делать все, что укрепляло их положение, давало им власть. В свою очередь, власть нуждалась в таких людях. В мае 1925 года крестьянский парень, служивший в армии, писал домой в Архангельскую губернию: «Состою агентом ГПУ Особого отдела, <…> но чур не болтать, т. к. „совсекрет“… Я весь свой комсостав, в том числе и комиссара, отдал под суд. Я даже сам не знаю, каким образом я попал сотрудником ОО ГПУ. В конце декабря приходит один неизвестный для меня <…> и по представлении своего мандата предложил быть его товарищем по службе. Я согласился, только ты об этом никому» [976] .
976
Там же. Оп. 6. Д. 6939. Л. 138.