Глаза Младенца
Шрифт:
– Да, другого варианта нет. Я вас смогу защитить только несколько минут, а потом могу сам стать опасностью для вас. Всё может случиться. Мы должны успеть разогнаться и уйти от десантных кораблей. И как можно дальше, – ответил Антон.
– Он прав, – подтвердил Макс. – Любой другой вариант несёт смерть или плен для пассажиров и экипажа транспортного корабля. Укрыться поблизости негде, а частые разгоны и торможения просто съедят топливо, и вас, в конце концов, обнаружат.
– Траекторию полёта вычислили, программу загрузили? – спросил Антон у командира.
– Да, можно взлетать, – тем же недовольным голосом ответил он. Я его понимал. На Марсе идёт
– Взлетайте, время не ждёт, и удачного полёта к Европе, – сказал Макс.– Прощай, Антон. Больше мы с тобой не увидимся.
– Может всё-таки с нами, Макс?
– Моё место здесь, ты сам это понимаешь. Знаешь, Антон, моя вера в тебя ещё не совсем умерла.
– Спасибо. Я хотел бы с тобой встретиться, когда всё закончится.
– Удачи тебе.
– И тебе. Тебе удача особенно пригодится.
– И счастья тебе, Лексис, и твоим любимым. Береги их, – сказал Макс, обращаясь ко мне, не способному ответить. Никогда я не проклинал так своё бессилие.
Антон снова поднял меня и с помощью командира бережно отнёс в каюту и положил на кровать. Транспортный корабль начал взлёт. А я беспомощно лежал и смотрел в потолок. – Прощайте мои марсианские друзья – Макс, Мик и пожилой революционер. Сохраните себе жизни. Но если это будет невозможно сделать всем, сохраните хотя бы жизнь Мику.
Я представлял, как идёт бой. Десант всё плотней выдвигается к укреплениям, чтобы плотным и прицельным огнём автоматов и гранатомётов окончательно сломить сопротивление, прорваться сквозь огонь и бетон и вынудить марсиан к сдаче или всех уничтожить. Но марсиане держатся и не сдаются. Пожилой боец, продолжает вести огонь из винтовки, пока лазерный луч или осколок гранаты не пронзит его голову. И настанет черёд Мика. Он будет быстро стрелять, попадая и не попадая во врага, совершенно не заботясь о своей жизни. И смерть настигнет его очень быстро. Я вздохнул, точнее, попытался вздохнуть. Да, мой сценарий боя очень логичен, но может, будет чудо. Может, марсиане решат оставить позиции, или десант прекратит атаку, или ещё что-то. Но я в такие чудеса не верил. Потому что знал, что на войне редко бывают чудеса.
Постепенно моё тело стало оживать. Я с трудом встал и поковылял в кабину управления корабля. Там находилось несколько человек, и у всех был напряжённый вид.
– Транспорт 875, говорит десантный челнок 47, замедлите движение и следуйте нашим курсом, в противном случае откроем огонь на поражение, – доносилось по радиосвязи.
– Десантный челнок 47. Приказываю огонь не открывать. Личный код 356А75ТС. Повторяю, 356А75ТС. Уточните полномочия по проведению операции «Война миров». Подчиниться вашему приказу нет возможности, на борту транспорта 875 заложники, – ответил Антон.
– Транспорт 875. Полномочия подтверждены. Но приказываю замедлить движение для принятия дальнейшего решения командованием. Предупреждаем, в противном случае откроем огонь на поражение, – через полминуты снова прозвучало по радиосвязи.
– Предупреждаю, на борту заложники. Приказываю огонь не открывать. Личный код 356А75ТС, – ответил Антон.
Космический транспорт продолжал разгон. Я посмотрел на показатели приборов, ещё две минуты и транспорт достигнет скорости, при которой он станет неуязвимым для управляемых ракет десантного корабля. Попасть в цель уже будет просто невозможно.
– Транспорт 875. Приказываем замедлить движение, – повторил командир десантного корабля через минуту.
– Приказываю огонь не
Антон посмотрел, улыбаясь, на меня. – Оживаешь, Лексис. Ты не злись на меня. Тебе нельзя так легко погибнуть. Твоя настоящая созидательная миссия только начинается. Поверь мне, Максу и другим разумным людям.
Я ничего не сказал в ответ, только с презрением посмотрел на Антона, в который раз, потом повернулся к капитану и еле ворочающимся языком уточнил. – Мы летим на Европу, спутник Юпитера?
– Да – ответил он.
– Знакомый маршрут? – продолжал улыбаться Антон, несмотря на мое отношение к нему. – Самый безопасный вариант. Нас сложнее перехватить, и мы выиграем время. А время решает всё. И кто победил, кто проиграл. И кому жить, кому умереть. Время – самый главный судья. И чем больше проходит времени, тем точнее и справедливее её вердикт, – понесло его.
– Оставь меня, пожалуйста, со своей философией, – не выдержал я.
– Расслабься. Ничего нет приятнее в длительном полёте, чем пофилософствовать. Общение с разумным собеседником развивает мозги и убивает скуку однообразия.
– Ничего нет для меня более неприятного и скучного, чем общаться с тобой. Поэтому предупреждаю, не подходи ко мне, если не хочешь превратить этот полёт в кошмар.
– Выбор твой. Не подходить, так не подходить, – спокойно сказал Антон.
И он сдержал своё слово. Ни разу за девяносто три дня полёта он не обратился ко мне даже с незначительным вопросом. Я познакомился с другими пассажирами и экипажем. Они испытывали внутри себя похожие со мной чувства. Их друзья, братья остались погибать, а они, как и я, бросили поле боя. Да, у каждого были веские причины, но сердце болело. За время полёта я лучше узнал их, а они меня. Некоторые уже раньше знали о моей важной роли в деле с осмием, но не знали мой внутренний мир. А внутренний мир у нас тоже был похож. Я беседовал с ними о революции и марсианском братстве. Я чувствовал их, словно сам был коренным марсианином. Я спрашивал их о Мике, надеясь в будущем, если всё сложится удачно, конечно, больше для Мика, его найти. Один из пассажиров знал Мика и подсказал, где его лучше искать.
А вот отношение экипажа и пассажиров к Антону было неоднозначным. Во-первых, они были благодарны ему за спасение, во-вторых, не могли просто по-человечески дискриминировать его, несмотря на его отличное мировоззрение и негативные поступки в прошлом. Но взаимопонимания и сердечного расположения не было. С Антоном кто-то играл в шахматы, но постоянно проигрывал, кто-то делился мнением по малозначащим вопросам, кто-то даже пытался спорить о жизненных приоритетах. Но всё для Антона было искусственным и малоинтересным. Он не находил глубоких точек соприкосновения с попутчиками и скучал. А мне его совсем не было жаль. Да, между ним и другими людьми был экран, но кто должен попытаться его пробить. В первую очередь Антон, но он не хотел его пробивать, потому что считал, что это ничего ему не может дать. Если кто-то желает пробиться к нему через экран, что будет бесспорно полезно для желающего, то пусть и прилагает сам максимум усилий. В этом был весь Антон, он не хотел опускать свой высокий разум до неразумных, по его мнению, людей. Сразу раскрывал свой разум, и предлагал подниматься другим разумам, но самостоятельно, без его помощи. И если человек не мог, то Антон просто давал понять – извини, но ты мне неинтересен.