ГОГОЛЬ-МОГОЛЬ
Шрифт:
Вы, конечно, тоже ее представляете. Сталин, как пребывающий в полном здравии, находится ближе всего к зрителю. За ним, в порядке выбывания из жизни, следуют Ленин, Энгельс и Маркс.
Тут примерно как со слониками, некогда украшавшими наши столовые. Впереди Самый большой, а затем мал мала меньше. Вплоть до такого крохотного слоненка, что он легко разместится между ног вожака.
Бывает, не только секретарь Авеля Софроновича проговорится, удивительно к месту помянув Семена Теймуразовича, но и большой
Как Маяковский определял отношения Ленина и Партии? То-то и оно, что «близнецы-братья». Правда, Владимир Владимирович видел тут возвышающее тождество, а Михаил Афанасьевич прозревал диагноз.
Обратись автор «Дьяволиады» за уточнениями к художнику, беседа могла оказаться прелюбопытной.
Сперва посмеялись бы над появлением русской словесности из гоголевской шинели.
Как это, из шинели? Из-под подкладки? Из двух рукавов? Из под воротника?
Отгибается, к примеру, фалда, а оттуда выглядывает пяток-другой сочинителей.
Николай Васильевич им всем - цыц. Мол, не высовывайтесь. Сам же плотно запахнет полу и подбородком уткнется в воротник.
А еще поговорили бы о гоголевском пристрастии к двойникам. Герои этого автора живут не сами по себе, а среди собственных отражений.
Еще когда писатель почувствовал этот мотив. В «Носе» сказал о раздвоении личности и той зависимости, которая накрепко связывает обе половинки друг с другом.
Ну что Ковалеву нос? Просто разотри и выброси. Так он прямо извелся, прежде чем встретился с ним на службе в соборе.
Тут бы и подошли к договору. Пустой такой документик, а, кажется, тоже возник из шинели.
Вы не на сроки и подписи смотрите, а на суть. Узнаваемая такая суть, из той же сермяги, что идет на мундиры и сюртуки.
Можно прочесть в бумаге сумму золотом, а мы увидим в ней напоминание.
Будто кто-то свыше нам объясняет, что два сапога - пара, а избранный и несравненный есть лишь одно из звеньев цепи.
В договоре все изложено прямо и без околичностей.
«ГОЗНАК дает… заказ исполнить однотонным рисунком портрет тов. И.В. Сталина в таком же академическом характере, в каком… исполнен портрет тов. В.И. Ленина… Размер портрета должен быть не менее портрета В.И. Ленина, а именно 62Х58».
Не о сантиметрах речь, но о внутреннем масштабе. В реальности сходство найти трудно, но в высшем смысле они представляют собой чуть ли не двойников.
Альфред Рудольфович об этом никогда не забывает. Когда рисует одного, в голове непременно держит второго.
Если собрать эти портреты,
Чаще всего подписанию предшествовали разговоры. Эберлинг непременно поторгуется для солидности, но потом все же соглашается.
Вот счастье! Вот права! Обязанности тоже, но при полной гарантии получения названных сумм.
Берешь в руки бумаги, и душа радуется. Имел бы таланты композитора, непременно положил на музыку.
Отчего не положить? Написал же Прокофьев ораторию на слова Коммунистического манифеста.
А тут и по сути оратория, то есть гармония участников с разных сторон.
Бум! Бум! Это вступают медные. Начинают уверенно и с надрывом. Сразу берут самую высокую ноту.
«… За означенный портрет ГОЗНАК уплачивает художнику Эберлингу 2000 (две тысячи) рублей и, кроме того, возмещает ему расходы по поездкам из Ленинграда в Москву и обратно, связанными с исполнением заказа в размере 200 рублей за поездку туда и обратно, но всего не свыше, чем за три поездки».
Фьюить-фьюить… Это уже флейта. Душевно так поет о том, что «из всей суммы ГОЗНАК уплачивает художнику одну тысячу рублей…»
И опять - фьюить. То есть уже не тема, а вариация: «Поездки оплачиваются каждый раз по предъявлении… письменного требования».
Как изменилась жизнь Альфреда Рудольфовича! Прежде и копейки для него были не лишними, а сейчас прямо в договоре записано его право на крупные суммы. Еще ему позволено разговаривать в вызывающем тоне, а в случае необходимости и стучать кулаком.
Конечно, не в любом случае, но иногда позволишь что-нибудь этакое. Встанешь в позу на манер гоголевского героя: «… только уж у меня: ни, ни, ни!…» и потребуешь оплатить железнодорожный билет.
Был когда-то такой критик Валериан Яковлевич Светлов. Так вот гонорар Альфреду Рудольфовичу он отдавал с расшаркиваниями.
Буквально в каждом письме винился: понимаю, что сумма микроскопическая! готов исполнять любые услуги в счет того, что недоплатил!
Деликатный этот человек попросит прощения не только за то, что не заехал, но и за то, что заехал.
Даст понять, что предпочитает эстетическую точку зрения. И в деловой записке непременно прибавит: «Мне доставляет огромное удовольствие - чисто художественное - следить за возникновением портрета А.П.»
От новых хозяев жизни не приходится ждать изящества, но Эберлинг сам поневоле стал предупредительней.
Он и прежде не любил действовать нахрапом, а теперь особенно. Как начнет политесы, то выходит не хуже, чем у Светлова.