Голос крови
Шрифт:
– Но ведь тут речь не просто о том, что кто-то не может иметь детей, а о том, чтобы получить такого ребенка, какой тебе нужен. Значит, и два совершенно здоровых человека могут…
– На какую причину они будут ссылаться? Наследственные заболевания в роду? Она это проверит. Желание произвести на свет именно девочку или мальчика? Тут она сразу поймет, что дело нечисто. А если и не поймет, я не думаю, что она настолько глупа, чтобы пойти на такой риск. Во всяком случае, с совершенно незнакомыми людьми. Тут что-то не то, – сказал он вдруг, указывая на спутниковый снимок.
Бен растерялся от такого внезапного перехода к совершенно другой теме:
– Что не то?
– Флигеля не совпадают с тем, что было на плане.
– Откуда вы это взяли? Чертеж не лежит у вас перед глазами!
Дурацкий вопрос. Бен сам это понял. Седрик прекрасно запоминал геометрические формы. Вероятно, ему было достаточно посмотреть на чертеж один раз. Однажды Бен его спросил, неужели у него фотографическая память. Седрик ответил: «Нет. Я просто запоминаю быстрей, чем
Если не знать Седрика, можно было принять это за бахвальство. Но оно было ему совсем несвойственно. Он не хвастал, а просто констатировал факт.
– Вы же показывали мне чертеж на своем айфоне, – сказал Седрик.
Не глядя на Бена, он продолжал пристально всматриваться в спутниковый снимок:
– Посмотрите-ка, эти здания совершенно иначе распланированы.
Бен поднес чертеж к экрану.
«Совершенно иначе» – было преувеличением. Нужно было очень внимательно присмотреться и точно сопоставить длину и ширину, чтобы заметить разницу.
– Внутренняя стена на несколько футов короче.
– Это значит, что там есть… Что? В обоих зданиях по потайной комнате?
Седрик покачал головой:
– Для этого отличие слишком мало. Полагаю, что речь может идти о лестничной клетке. Вероятно, там есть подвальный этаж, не обозначенный на чертеже.
Бен покачал головой:
– Вряд ли там могли выстроить подвалы, о которых никому ничего не известно.
– Могли. Если вы наняли заграничную строительную фирму, то к тому моменту, как начнут задавать вопросы, рабочих уже и след простынет. Во время строительства территория была обнесена оградой и охранялась. О, подходящий способ всегда найдется! Нас сейчас интересует другой вопрос: зачем понадобились помещения, не обозначенные на чертеже? Ответ: затем, чтобы туда никто не входил. Следующий вопрос: что там делается? Вам известно, что я бы на это ответил. И последний вопрос: как нам туда попасть, чтобы узнать, что там происходит? У вас есть на это ответ?
Бен замахал на него руками:
– Туда попасть невозможно. Но это я уже говорил.
– Невозможно? Скверное дело! Нам нужно туда попасть. Вы должны попасть туда. Давайте что-нибудь придумайте!
Седрик встал, засунул руки в карманы и вышел из библиотеки.
Бен тяжело вздохнул. Как на территории, сплошь утыканной камерами наблюдения, незаметно проникнуть в строго охраняемое здание и найти в нем потайную лестницу, в существовании которой он даже не уверен и которая, вероятно, ведет в строго охраняемую подземную лабораторию? Задача не из легких и на первый взгляд совершенно невыполнимая. Он уставился в экран, представляя себе охранников, которые несут круглосуточное дежурство, не спуская глаз с мониторов. За этим зданием ни на секунду не прекращается наблюдение. Ни одна чайка не может на него сесть без того, чтобы ее сразу не засняли по крайней мере с пяти разных точек. Нет, это невозможно!
Если только Бен не придумает способ, как на пару часов вывести из строя охранную систему.
– Звучит хорошо, – сказал Седрик, устремив взгляд за окно библиотеки. Репортеры перестали устраивать давку у ворот. Теперь они по-приятельски кучковались, попивали из термосов чаек и развлекались разговорами. – Но это займет некоторое время.
Бен кивнул:
– Времени нам ведь, кажется, не занимать, или нет? Так и так пройдет некоторое время, прежде чем завещание вступит в силу. Переговоры о том, кому что отойдет, наверняка можно искусственно затянуть, если постараться. Да и задним числом тоже возможно кое-что сделать.
Седрик сказал, не сводя глаз с репортеров:
– Да. По-видимому, вы правы. Боюсь, во мне просто говорит страх.
– Страх чего? Самое худшее, что вам грозит, – это остаться с половиной отцовского богатства, и тогда вам придется как-то зарабатывать. – Бен рассчитывал вызвать у Седрика улыбку, но тот все так же неподвижно глядел в окно.
– А что, если он еще раз поменял завещание и я не получу ничего? С него бы сталось.
На это Бену нечего было возразить. Он тоже считал, что от папеньки Седрика и не того можно ожидать.
– В любом случае нам требуется время. Если Чандлер-Литтон что-то заметит, то я мигом оттуда вылечу, и все будет кончено. Тогда вы уж ничего не докажете, даже если было что доказывать.
– Я знаю, что правда на моей стороне. – Седрик повернулся и посмотрел Бену в глаза. – Правда на моей стороне, понятно?
Цуг, Швейцария. 17.4.1980
Дорогая госпожа Грабовски!
Давно я не подавала о себе вестей, но наша последняя беседа сложилась не слишком удачно. О чем я искренне сожалею. Я была тогда не в самом хорошем состоянии. Я, конечно же, понимаю, что Вы на меня в обиде за увольнение, но надеюсь, что за такое долгое время переживания сгладились и мы обе не будем вспоминать резкие слова, сказанные в пылу ссоры.
При нашей последней беседе я спрашивала Вас, узнаете ли Вы в ребенке, которого я тогда Вам показала, Фелиситу. Сегодня я повторяю тот же вопрос и настоятельно прошу Вас ответить мне честно и по совести. Пожалуйста, не думайте при ответе о чувствах, которые, возможно, ко мне питаете. Речь идет о другом – о жизни и благополучии очень
Пожалуйста, попробуйте все хорошенько вспомнить. Я вложила для Вас теперешнюю фотографию этого ребенка. Постарайтесь не обращать внимания на изменения, вызванные болезнью, и скажите мне, можете ли Вы, глядя на это лицо, сказать, что это Фелисита.
От всего сердца благодарю Вас и остаюсь искренне Ваша
P. S. Пожалуйста, не рассматривайте вложенные в конверт сто марок как взятку, а примите их вместо извинения за то, что я назвала Вас вруньей, когда Вы сказали, что этот ребенок – Фелисита.
P. P. S. Ответ отправьте, пожалуйста, по адресу: г-же Элле Мартинек для Карлы Арним, Акациенштрассе, 25, 1000 Берлин 62.
Цуг, Швейцария. 17.4.1980
Дорогая миссис Чандлер-Литтон!
Может быть, Вы еще помните меня. Мы познакомились почти три года тому назад на кинопоказе Британского совета в Берлине. Мы обе хотели найти место с краю, чтобы легче было, если понадобится, сбегать в туалет. Я – потому что была беременна, а Вы – потому что, как Вы тогда выразились, «пили чай литрами, дурная английская привычка». Как видите, я очень подробно помню нашу встречу и надеюсь, что и Вы меня не забыли. Потом наши пути еще несколько раз пересекались.
Если вдруг Вы уже не помните: моя беременность закончилась рождением прекрасной, здоровой девочки, которую мы назвали Фелиситой. Когда ей исполнилось шесть месяцев, мне пришлось на неделю лечь в больницу по поводу опоясывающего лишая. Это Вы непременно должны помнить, потому что недавно мне пришло на память, что ведь именно Вы во время посещения моей галереи посоветовали мне срочно лечь в больницу.
Там Фелисита была временно разлучена со мной из-за опасности заражения. Когда я поправилась, мне принесли – Вы не поверите – чужого ребенка, утверждая, что это моя дочь. Я делала все, что могла, чтобы убедить окружавших меня людей, что это не моя дочь. Мой брак с тех пор, если можно так выразиться, пошел насмарку. Я понимаю, как это должно восприниматься со стороны, но я говорю правду.
Я уже полтора года разыскиваю свою дочь, но безуспешно. А тут еще и чужой ребенок заболел. У него синдром Хатчинсона-Гилфорда. Вам, как медику, это, возможно, что-то говорит. Разумеется, я всеми возможными средствами разыскиваю его настоящую мать, но и тут мне не везет. Я совершенно точно знаю, что где-то есть женщина, у которой сейчас живет Фелисита.
Вы ведь видели мою малышку в галерее. Я прошу Вас как медика сравнить прилагаемые к настоящему письму фотографии этого чужого ребенка с моими и с фотографиями моего мужа и сына. Вы увидите, что между нами нет никакого фамильного сходства. Если можно, подтвердите мне это в письменной форме. Вас это ни к чему не обязывает. Я прошу Вас только дать общую оценку и надеюсь, что Вы отзоветесь на мое горе.
Если Вы решите связаться со мной, то обратитесь, пожалуйста, по адресу: г-же Элле Мартинек для Карлы Арним. Акациенштрассе, 25. 1000 Берлин 62.
Заранее благодарю Вас за участие и поддержку.
Примите наилучшие пожелания
Цуг, Швейцария. 17.4.1980
Дорогая миссис Келлер!
Наверняка Вы меня еще помните. Мы с мужем живем совсем рядом, через несколько домов от Вас, но мы давно с Вами не виделись. Года два назад мы часто встречались на прогулках, когда я возила в колясочке Фелиситу. Ваша дочка – кажется, ее зовут Люси – и Фелисита ровесницы.
Не знаю, насколько Вы следите за газетными новостями, но, возможно, знаете, что Фелисита пропала. Вместо нее мне подсунули чужого ребенка. Так как никто мне не верит, меня уже полтора года (тогда исчезла Фелисита) принуждают воспитывать этого чужого ребенка вместо собственного. Это само по себе тяжело, но тем временем этот ребенок заболел тяжелой, неизлечимой болезнью. Он не доживет до взрослых лет. Поэтому я вынуждена приняться за поиски его настоящей матери, которые, как я надеюсь, приведут меня к Фелисите.
Миссис Келлер, я хорошо помню, как часто Вы при наших встречах внимательно разглядывали Фелиситу. Однажды Вы сказали: «Ваша дочка растет гораздо быстрее моей!» Я прилагаю к этому письму фотографию чужого ребенка. Пожалуйста, всмотритесь в нее хорошенько и скажите мне, что это не моя дочь. Может быть, Вы увидите на фотографии еще что-нибудь.
Я взываю к Вашей материнской совести. Разве Вам не кажется, что этот больной ребенок заслуживает того, чтобы снова встретиться с родной матерью? Ведь только родная мать может любить такой любовью, которой заслуживает каждый ребенок. Пожалуйста, миссис Келлер, подумайте об этом на досуге!
Здесь я пишу Вам адрес, по которому Вы можете со мной связаться. Я прошу Вас отправить письмо на имя госпожи Эллы Мартинек для Карлы Арним. Акациенштрассе, 25. 1000 Берлин 62.
С сердечным приветом и наилучшими пожеланиями