Голос Лема

Коллектив авторов

Голос Слаттери: Есть еще та жевательная резинка?

Голос Хамма: Да.

Голос Слаттери: Дай.

Голос Хамма: А книжка?

Голос Слаттери: В машине.

Голос Хамма: Попросишь автограф?

Через мгновение тишины удаляющийся голос Слаттери: Не знаю.

Самая длинная минута в мире. Потом следующая. Потом звук заводимого мотора. Когда он отважился выглянуть в окно, увидел, как они уезжают по улице.

Улицы Игрового Города.

Похищение

Полторы горсти таблеток спустя начало смеркаться,

а Кейт все еще не было. Рич раз десять прокрутил в мыслях тот разговор, после чего позвонил свояченице.

Сестра Кейт сказала ему:

— Кейт у нас немного задержалась. Из-за этого выехала только что.

Тон голоса сестры Кейт говорил: «Чтоб ты сдох, кретин, и дал наконец покой бедной девушке».

Рич поблагодарил и пожелал хорошего вечера.

Взаимно.

Чтоб ты сдох быстро и болезненно.

Отложив трубку, он что-то беспокойно пробормотал себе под нос. Не нужно обращать внимания на свояченицу, но перестать это делать он не мог.

Посмотрел в окно на электрическое сияние улицы. Кейт едва выехала от сестры. Вернется — если все пойдет хорошо — около часа ночи. Рич решил сделать ей сюрприз. Он купит рыбы и овощей в магазинчике у пляжа и приготовит ужин.

«Прекрасная мысль!» — ладони хлопнули сами по себе.

Он снарядился: таблетки, молочный коктейль, свежая рубаха. И в путь.

Когда вышел из дома и сунул ключ в замок, почувствовал на затылке теплое дуновение. Рич медленно повернулся и увидел автомобиль на другой стороне улицы. «Линкольн» темного цвета, припаркованный под мертвым фонарем. В нем кто-то сидел. Кажется.

Рич вернулся в Дом, к кухне, к холодильнику. Проглотил еще таблеток. Подождал, пока успокоится. Когда вышел наружу, «линкольна» не было. Он глубоко вздохнул, двинулся в путь.

Он не любил выходить в сумерках, особенно один. Но сегодня все было иначе. Он шел улицами Игрового Города и чувствовал себя настолько же хорошо, как и проходившие мимо люди. Ощущал себя так же игриво. Кейт уже едет к нему. Они съедят ужин, выпьют хорошего вина, будут говорить до рассвета. Может, даже займутся любовью — поскольку, вероятно, он будет в настроении и в форме.

Рич шел и в очередной раз влюблялся в этот город. Маленькие коробочки из песенки Мальвины Рейнольдс быстро сменились плотной деревянной застройкой: магазинчики, кафешки, снова магазинчики. Бары, овощные лавки, бутики со смешным барахлом, отнорки, полные винила и книг (он улыбнулся баллончику со спреем на обложке романа, выставленного на одной из витрин), бары, бары. Вечером прошел легкий дождик, и теперь улицы пахли городской моросью — запахи влажного, пыльного асфальта и мокрых досок перебивали смрад гниющего мусора, жирного картофеля фри и дешевых гамбургеров. Но лишь отчасти, а потому Рич все еще чувствовал, что он дома, здесь, посреди веселой, болтливой толпы.

Он шел в любимый магазинчик (недалеко, в сторону сквера, в сторону большой воды, всего несколько кварталов), влюбленный в парней и девушек, мимо которых проходил. Совершенно не боялся собак: мимо него пробежали уже несколько — больших и маленьких, на поводке и свободных, — и он ни разу не почувствовал, что должен быть с

ними настороже. И все сильнее чувствовался запах океана, скорее кожей, чем носом. Близость океана была как легчайший массаж прохладными ладонями.

Магазин в это время походил на желудок огромного кашалота, охотившегося в пучине вод: набившего брюхо беспорядочно болтающимся, полупереваренным обществом. Рич добросовестно отстоял очередь к кассе, заплатил и, отходя, подмигнул молодому кассиру. Парень не отреагировал, выглядел словно андроид, запрограммированный на перестановку товаров и прием денег.

Снаружи Рича уже ждали: июльская ночь — теплая и бодрящая одновременно, приязненная. И она.

— Привет, Рич, — сказала она, опираясь о раскрытую дверь темно-зеленого «линкольна».

Он остановился посреди тротуара. Склонил голову к плечу, поджал губы. Почесал бы себе подбородок, но обе руки были заняты пакетами со жрачкой. Он интенсивно размышлял.

Ей было лет двадцать, с красивым загаром и волосами неопределенного цвета: длинная челка, немодная — если телезавтраки не врали, — как минимум с весны, почти доходящая до ее поразительно светлых небесно-голубых глаз. Худая или со спортивной фигурой? Черная блуза без рукавов и бретелек держалась на резинке, шедшей поверх маленькой груди. Нижнюю часть тела скрывала длинная юбка, красочные цветы реяли по ветру, гоняя вокруг запах океана. Голые худые плечи девушки были цвета каштанов, который он запомнил после поездки в Канаду.

Худая или со спортивной фигурой? В ее возрасте это все еще синонимы.

— Я тебе помогу, — сказала девушка.

Улыбнулась широкой, ослепительной улыбкой девушки-с-пляжа. «Как июльская ночь, — подумал Рич. — Свежая, бодрящая».

— Да? — спросил он после паузы.

— Да. Мы незнакомы. Никогда не встречались.

У нее был забавный, мягкий акцент. Итальянский?

— Знаю, — ответил он. — Я бы запомнил.

Нет, эти небесно-голубые глаза. Француженка.

— Врешь, — сказала она и оценивающе прищурилась. — Я слыхала, что ты тот еще прощелыга.

Он хотел пожать плечами. Получилось жалостливо, пакеты зашелестели и заколыхались. Менял ли он рубаху перед выходом? Только вздохнул.

— Меня зовут Татьяна.

— Рад с тобой познакомиться, Татьяна. Полагаю, это совсем не французское имя. Хотя и красивое.

Она рассмеялась, проигнорировав его замечание. В тот момент он и должен был догадаться.

— И я — твоя фанатка.

Он снова вздохнул.

Да, точно, рубаху — менял.

— Я увидела тебя в магазине и подождала, пока ты выйдешь.

Рич помнил ее машину, знал, что Татьяна врет. Пожалуй, ему это даже импонировало.

— Немного… — начала она снова, но замолчала, в ожидании, пока целый взвод наглых молокососов их не минует. Поглядела по сторонам, точно собиралась выдать секрет. — …Мне немного стыдно, поэтому я прошу раз и быстро. Я хотела бы поехать с тобой на пляж.

— Поехать на пляж, — произнес он после долгой паузы.

— И поговорить о твоих книгах. Знаю, это несколько глупо. И наверняка нагло. Но это мой единственный шанс. Потому что завтра я уезжаю.