Голоса трех миров
Шрифт:
Мельница была права. В Зоне Нирваны, где обреталась уже второй год ее мать, царил полный покой, и нарушить его могло разве что настоящее землетрясение.
— Все равно пошли отсюда, — повторил он свое предложение только для того, чтобы хоть что–нибудь говорить и как–то действовать. — Здесь нам вообще делать нечего.
На сей раз Мельница сразу согласилась. Просто кивнула — и все. Они вдвоем вышли из обители вир- тосна, носившей у «глоботрясов» столь неблагозвучное имя «покойницкой». Уже на выходе из «Глоба» их перехватил Стеба.
— Меля, Мель, —
— Мама? Откуда? Где? Сегодня же не ее день… — Удивление Мельницы было безграничным и искренним.
— Экстренный вызов по всему ЗОДу дала. В школе
сидит, тебя ждет, в восьмом классе твоего направления.
— Ну вот, — вмешался Дюша. — А ты… — Он чуть было не сказал «плакала», но вовремя спохватился, тут бы ему уж не поздоровилось, разглашения такой тайны Мельница могла и вообще не простить. — А ты беспокоилась, — выкрутился Андрей. — Давай, прямо в «бублик» ныряй, — посоветовал он ей кратчайший путь.
— Ладно, — махнула рукой Мельница. — Я поговорю и вернусь. Ты меня дождись.
— Зачем? — не согласился он. — Сразу из школы домой выходи. У тебя в конторе и встретимся.
— А в школу ты что, не пойдешь?
— Это мои проблемы, — отмахнулся Андрей. — Давай скачи через «нуль».
И она прыгнула.
— Что случилось–то? — поинтересовался Стеба, когда они остались вдвоем.
Но Андрей, не собираясь никому ничего рассказывать, отделался пожатием плеч и неопределенной присказкой:
— Мельница — она и есть Мельница.
На том и расстались.
— Тайны у них. Темнят, — недовольно ворчал, удаляясь в глоботрясовское пристанище, Стеба.
Андрей тоже уже собрался прыгнуть через «дырку от бублика» — только не в школу, а к десятому выходу, — как из «нуля» опять появилась Мельница.
— Ну что еще? — удивился он.
— Дурак, — неоригинально начала она, — тебе нельзя в Горбатый, тебя же разыскивают. Ты думаешь, в департаменте такие же, как ты, и не установили слежки за офисом?
— Точно. — Он помрачнел. Мельница была груба, но абсолютно права.
— И на улицу тебе нельзя, если твою бездарную макушку в телемире видели.
Он было помрачнел еще больше, но вдруг понял, что нет ничего такого уж страшного.
— Ерунда, я все продумал, макушку я спрячу, и никто меня не выследит, потому что в Горбатый я не пойду. А видеть нас с тобой там действительно ни к чему. Только это тоже не беда, пришли ко мне Руту, будем через нее связь держать.
Он даже обрадовался, это все было так по–настоящему, как он всегда и мечтал. Просто здорово.
— Пришлешь ее ко мне в Парк. Я буду на главной аллее третьего квадрата. Пусть прибежит туда.
— Что ты задумал? — озадаченно спросила Мельница.
— О–о–о! — таинственно протянул Андрей. — Я знаю, что делаю. Ладно, к маме беги, пока она тебя еще дожидается.
То ли прощаясь с ним, то ли безнадежно махнув рукой, Мельница снова исчезла в «дырке от бублика».
Через минуту он тоже вошел в тренажерную, на этот
Барди открыл глаза только тогда, когда закрылась крышка и приглушила голоса людей настолько, что он уже не мог толком разобрать слов. Лишь невнятное гудение, они все еще разговаривали. Впрочем, глаз он мог бы и не открывать — кругом полная темнота, ничего не видать. Но он не удивился, он знал, где находится. Ник сам все сказал. «В багажник», — ответил Ник, когда служитель распределителя поинтересовался: «Куда его?» Да, он был в багажнике флайера, темном и глухом.
Гудение голосов совсем стихло, и через несколько секунд Барди понял, что уже летит. Впервые в жизни. Интересно только — теперь–то «куда его»? Как бы то ни было, у Барди имелось некоторое преимущество перед своим похитителем — Ник был уверен, что похищенный спит.
Как только Барди услышал про снотворное, он потихоньку передвинул носом пластиковую плошку с водой к закрытой решеточкой дырке в полу, явно сообщавшуюся с канализацией, и, перевернув плошку лапой, вылил туда все содержимое. Потом вернул тем же способом пустую плошку на ее изначальное место и растянулся на полу рядом с ней, притворившись спящим.
Служитель сначала удивился, приблизившись к камере Барди вместе с Ником, но, заметив пустую плошку, обрадовался, сказал: «Сработало». И потом еще долго хвастался, утверждая, что подсыпал хорошее снотворное и что «на этих псах» он «собаку съел», что «они могут и не жрать, но уж попьют обязательно». Барди тогда еле сдержался, чтобы зубы не показать, а потом было еще труднее сдержаться, когда они его взяли за передние и задние лапы своими грубыми ручищами, чтобы отнести к флайеру. Зубы еще ладно, но он чувствовал, как у него на загривке сама собой поднялась дыбом шерсть, хорошо, что его кверху ногами несли, а то бы наверняка заметили.
И все же он выдержал. И теперь чувствовал удивительное воодушевление, ему было весело, как во время разудалой игры на пустыре со своими сверстниками. Он обманул людей, и они ничего не заметили! А ведь его учили, что такого просто не может быть. И все же куда его?
Когда багажник открылся, он едва успел прикрыть веки, все произошло слишком неожиданно — тихая посадка. Ник все делал молча, но Барди сразу понял, что Ник опять не один. Вскоре люди словами подтвердили то, что он уже и так распознал обонянием.
— Давай его прямо в операционную, — сказал незнакомый мужчина с довольно приятным голосом и столь же неприятным запахом. — Сколько же он влил в него снотворного, если пес до сих пор не проснулся.
Барди уже столько раз здесь называли псом, что он просто перестал обращать на это внимание.
— Артур дело знает, — усмехнулся Ник, хватая Барди за заднюю лапу. — Кажется, просыпается, напряженный какой–то.
— Да, похоже, — согласился второй, после того как Барди почувствовал, что чей–то палец приоткрыл ему веко на правом глазу. — Впрочем, черт его знает. Темно. Тащи в операционную.