Голоса трех миров
Шрифт:
Он лежал на боку, вытянув все четыре лапы, поверх жестковатой, но теплой подстилки, густо пропахшей псиной. Ровный пол помещения, прозрачная, но не самая чистая створка двери, пара круглых ярких люминесцентных ламп, удаляющиеся шаги и тихое позвякивание металла о металл. Голова не слушалась и долго не хотела подниматься. Он смог осмотреться лишь тогда, когда шаги окончательно стихли. Но человек не ушел, он был где–то рядом, хотя Барди и не видел его сквозь непрозрачную стенку маленькой комнатушки, впрочем, не многим меньшей, чем домик Барди в родном поселке. Снова послышался голос, вернее,
— Нет, с собакой нельзя, пусть подождет снаружи.
— Однако порядочки у вас…
— С чего вы вообще взяли, что он стимулирован?
— У меня есть на то веские основания, в конце концов, это моя специальность. Давайте проверим. Я предлагаю простейший тест.
— Это не входит в мои обязанности. Я ваших тестов не понимаю.
— Да ведь простейший, с говорилкой.
— Не мое это дело. Приходите утром, будет дежурный зоолингвист, соберете комиссию, ничего с вашим псом до тех пор не случится.
— Да ведь…
— Не имею права. Я даже пускать вас не имел права в это время. Покиньте помещение.
— Уф-ф, елки зеленые.
— Во–во, все вы натуропаты. До завтра.
— Послушайте, но мы могли бы…
— Покиньте помещение, или я вызову полицию, — зазвенел металлом первый голос.
Вскоре Барди понял, что один из невидимых ему незнакомцев ушел, нехороший другой его попросту выпроводил и теперь приближался. Он не чуял его, но слышал звуки шагов — еле слышное шарканье по скользкому полу. Но вот он появился за прозрачной перегородкой, украшенной серыми пятнами и несколькими царапинами, очевидно от острых зубов прежних затворников, — невысокий, плотно сбитый человечек с темными курчавыми волосами, одетый в форму Департамента санитарно–экологической службы — белый просторный комбинезон и зеленое кепи, кое–как угнездившееся на густой шевелюре.
— Прочухался? — усмехнулся он.
Барди не знал этого слова, но догадался о его значении.
— Чего морду воротишь, псина?
Барди действительно отвернулся в глухой угол — так было легче сдерживать нараставшее раздражение, разбуженное тоном и оскорблением. Дрожь, с которой он очнулся и которая начала уже было стихать, усилилась.
— Ишь, какой нервный, — продолжал насмехаться человек. — Аж колотит всего. Дикарь есть дикарь. Ничего, тебя нейтрализуют, ты и успокоишься. А го- ворилка тебе, пес, нужна не больше, чем козе баян.
— Гав! Гав! Гав! — вскочив, взорвался Барди, все же еще сдерживаясь, стоя к прозрачной перегородке боком, стараясь все–таки не смотреть на обидчика.
Человек расхохотался:
— Глазки–то прячешь. Нет, ну и кадр этот зоолин- гвист, стимулированный — говорит. Бешеного дикаря распознать не может.
Барди бросился к перегородке. Ничего он не хотел сказать сейчас, он просто ревел и лаял, беснуясь от наглого хамства.
— О псих–то, — будто даже любовался им человечек. — Так бы и сожрал меня. Ах да, тебе ж пайка еще полагается, сейчас я тебе жрать дам.
Он повернулся к Барди спиной и скрылся за непрозрачной стенкой. В тот же миг Барди стало стыдно. Понурив голову и ссутулившись, он вернулся на лежанку. Лег спиной к перегородке, не повернулся даже на тихое жужжание, с которым появились из стены в его камере
Он не обернулся даже на новый звук — настойчивый стук в находящееся где–то за пределами видимости окно. И опять послышался грозный голос маленького человека:
— Это кто там? Опять вы? Все, я вызываю полицию. Центральная! Центральная! Вот и вали!
На некоторое время все стихло, лишь человечек шаркал рядом за стенкой, затем принялся тихонько насвистывать какую–то нехитрую мелодию. Неожиданно Барди узнал ее. Человек явно фальшивил, но все–таки это была мелодия той самой песенки, которую пела Варя и которую украл у нее Султан, распевая в парке. Барди стало совсем грустно, и он сам не заметил, как начал подпевать тонким голосом на собачий лад. Опомнился только, когда перед его опущенным к полу взором возникла пара форменных ботинок с декоративным зеленым рантом и на толстой подошве.
— Воешь? Сломался? — совсем неучастливо спросил голос служителя.
Губы у Барди опять сами дрогнули, обнажив кончики клыков, тонкое пение превратилось в хриплый обиженный стон. Он встал, развернулся и ушел от прозрачной перегородки в дальний угол.
— Да ты не страдай, — без тени участия прозвучал с ухмылкой позади него тот же противный голос. — Долго здесь не задержишься. И чего они только в тебе нашли? На хрена ты всем сразу сдался? Первый раз вижу, чтобы за такого охламона столько суетились и такие бабки сулили. Ну да мне–то какая беда, все даже очень здорово получается. Верно, пес?
Человек опять его оскорбил, но обида Барди неожиданно испарилась и улетучилась, он вдруг понял, а может быть, почувствовал, что человек этот одинок, наверное, даже не меньше, чем и он сам, а может, и больше. Просто этот недобрый насмешник редко с кем–нибудь вообще разговаривает. Сидит здесь днями и ночами один–одинешенек, вот и болтает теперь даже с тем, от кого и ответа–то вовсе не ждет. На мгновение он пожалел человека.
— Э-э, да ты не жрешь и не пьешь, — разочарованно протянул тем временем собеседник Барди, заметив нетронутые плошки. — Это ты зря, лишние хлопоты. Да-а, брат, зря ты это затеял, на хлеб да соль сердиться нечего. Лучше уж хотя бы попей, а то пеняй на себя, мало тебе сегодня досталось. Вот не будешь пить да жрать, тогда…
Короткая ненавязчивая мелодия прервала рассуждения служителя. Барди покосился через плечо. Человек с озабоченной миной копался в нагрудном кармане, пытаясь извлечь застрявшее там «волшебное зеркальце» — так Крис Орлов называл самый обычный портативный аппарат видеосвязи. Аппарат, пожалуй, и вправду напоминал маленькое зеркальце, и сначала Барди тоже готов был поверить в его волшебное происхождение, потому что, если в него посмотреть, вместо твоего отражения там всегда кто–то другой окажется. Когда Крис ему эту штуку впервые показывал, Барди Лейлу увидал. Удивился и испугался даже, потому что щенком был. Теперь–то он уже к таким штукам привык и даже знает, что «волшебное зеркальце» на самом деле видеофоном называется.