Голоса возрожденных

Маслов Макс

– Почтовик не припомнил печати, – ответила королева.

– И потому это еще страннее, чем кажется.

– Разрешите отправиться к Аскийским берегам, – попросил Армахил, – и выявить скрытую истину.

Королева обернулась и посмотрела в его глаза. О, как он был разбит.

– Вы считаете, вам это посильно? – спросила его, ни в коем случае не желая оскорбить его израненную душу.

Старик, опершись об изогнутую спинку софы, сотрясаясь, встал и обтер заплаканные глаза.

– Не сомневайтесь во мне, – сказал он ей. – Я хочу узнать, из-за кого погибла моя несчастная Бирви. И это мое право.

– Тогда я даю вам позволение

провести это маленькое расследование, – сказала Вессанэсс. – Во имя той дружбы, что была между вами. Но перед тем как вы покинете Салкс, я попрошу вас помочь мне в выборе новой плодотворицы, что нам всем так необходима.

– Я отдаю свой голос за Порсизу, – прошептал старик.

– Мирдова жена при данном стечении обстоятельств самый лучший вариант.

– Мирдова жена, – сказала Вессанэсс, закатив свои глаза, – давеча со своим мужем рихтом Фитбутским учинили маленькое восстание.

Она подошла ближе к очагу, дабы обогреть теплом свои пальчики. Армахил не двинулся и с места.

– Если вы будете постоянно слушать рихта Сайленского, что посягнул на мою жизнь с легкостью сапога, давящего мелкую букашку, – ответил старик, – то в вашем окружении будут одни монстры. Чета Фитбутских героически повела себя в бухте Тартамэ, хоть я этого и не видел.

Королева, обогрев руки, направилась к выходу, но перед тем как покинуть хижину, остановилась, слегка обернувшись в его сторону.

– Я доверюсь вам, – сказала она. – А посему постарайтесь до отбытия на Аскию навестить чету Фитбутских. Я не против селянки Порсизы, ее корни берут свое начало, к нашему счастью, в крестьянской общине.

Армахил поклонился ей.

– Мы все, многоуважаемая госпожа, так или иначе вышли из этой общины, – ответил он ей.

На этом королева покинула обветшалый порог, оставив Армахила наедине с собой.

Когда она вышла под открытое звездное небо, ее осветили кристаллы дворовой яшры, размещенной по сторонам каменной дорожки, ведущей к лесу. В отдалении заприметивший ее Берфитос играючи, будто малый медвежонок, повалился на пахучий луг, предрекая катаниями по траве скорый дождь, а затем, поднявшись и отряхнувшись, устремился к своей хозяйке. Чуть в стороне глумливые стражники, окружив смелого Сабиса, пытались принизить его достоинство, подшучивая над ним самым мерзким способом. Он кидался на них дворовым обозленным щенком, но был не в силах нанести и малейший урон.

– Да ты не сиделка, – сказал один из них. – Ты маленький уродец, делящий с убогим стариком не только стол, но и постель.

– Может, и нам что-нибудь перепадет, – ненавистно кидался на него другой.

– Убогий сирота, – толкал Сабиса третий.

Королева не стала терпеть подобное поведение. Она окрикнула отстраненного Гарпина, покуривающего в стороне дисову траву. Он незамедлительно прервал постыдное глумление, склонившись перед ней.

– Вы призваны охранять меня! – возмутилась она. – Но что я вижу, каждый из вас занят чем угодно, но не своим долгом!

Стражники, поникнув, встали в строй, выслушивая негодующую госпожу, закипающую от ярости.

– Я лишаю всех вас месячного довольствия! – произнесла она. – Никто! Вы слышите, никто! Так не будет обращаться ни со старейшиной Кэра-бата, ни с юным Сабисом, пока я королева этого острова. Соизвольте сопроводить меня в Батур, многоуважаемый рихт Сайленский, – язвительно сказала она, посмотрев с сожалением в сторону юноши на пороге сельского дома.

Она понимала, несомненно, понимала,

что такие шаги по защите подвергшихся всеобщей травле вскоре приведут к неминуемому восстанию против ее власти, но иначе никак не могла. Они отдалялись от каменной тропы, ведущей в лес, где стояла королевская повозка, и в этот момент юному Сабису казалось, что только лохматый зверь предан ей. В остальных же назревал огонь противоборства, который мог поглотить все вокруг.

Глава 9

Старая грымза

Верманд Ли был человеком азиатского происхождения, молчаливым, строгим и знающим толк в познании себя. Это познание глубины своего «Я» позволило однажды, когда он еще был гражданином Китая, полностью сменить вектор своего направления. Итак, город Циндао в восточной провинции Шаньдун сменился на норвежский Осло, а уже потом на уютный Берген. Впрочем, должность директора института морских исследований в Бергене досталась ему не случайно, а благодаря его профессиональным навыкам и трудолюбию, полученными при становлении Шаньдунского колледжа океанологии.

В свои пятьдесят три года он выглядел достаточно статным мужчиной нормального телосложения и среднего роста. Черные волосы, прореженные сединой, волнистой челкой прикрывали родимые пятна на лбу. Глаза, узкие как щелочки, смотрели через толстые оптические стекла, зажатые отполированной черной оправой очков. В них он видел всех как на ладони и тем более старую, вечно недовольную Марту Гун Хансен, застывшую мрачной грымзою прямо у его рабочего стола. Она просила, хотя нет, она требовала выговора для молодого ихтиолога Иосифа Хольмберга, посмевшего без должного допуска проникнуть в лабораторию с особью Incognito Х2.0. Если бы это было в ее силах, то наказание за эту оплошность разделила бы с ним и Гретта Франссон. Но, увы, прозорливая Франссон обладала допуском в лабораторию от высшей инстанции, а значит, была вне их компетенции. Таким же допуском могла похвастаться и сама Марта, но в ее случае хвастовство не имело никакого значения, а вот власть и контроль были как раз фру Хансен по вкусу. Ее руки могли дотянуться лишь до бедного Иосифа, а там кто знает, о чем поведает глупец.

Кабинет директора был достаточно вольготным и одновременно угнетающим. Строгий стиль геометрически правильных форм привносил во все здесь ощущение очерченных рамок, контроля и точности. Ничего лишнего, яркого, и броского. Он сам был будто геометрически правильным, смотрящим властной тенью на все вокруг. Но если его подчиненные постоянно робели перед ним, то Марта Гун Хансен не сдавала своих позиций. Он был тенью, она же тенью вдвойне. Туго скрученные волосы в каральку, черный костюм, туфли на низком каблуке, на руке мужские швейцарские часы, оставшиеся после смерти мужа, лицо морщинистое, строгое, недовольное, пропитанное надменностью и озлобленностью.

Когда раздался неуверенный стук в дверь, два орлиных взора, направленных на деревянную перегородку, уже уловили робость и мягкость. Он даже не успел войти, а они уже знали, что там недотепа ихтиолог, угрюмый и понурый, поджавший хвост и все свое достоинство.

– Входите, – произнес Верманд так, что любому за дверью захотелось бы тотчас убежать.

Отчетливым звуком ихтиолог проглотил ком слюны, застывший в горле, и медленно отворил дверь.

– Что же вы, Иосиф, плететесь как черепаха? – сказала Марта, обозрев с ног до головы его никчемную фигуру. – В лабораторию вы проникали в приподнятом настроении.