Голоса возрожденных
Шрифт:
Билту навис над ней разъяренным монстром, заставив зирданку зажаться.
– Затем, что мы варвары, и так надо, – ответил ей. – А сейчас пошла прочь, пока твое тело не приковали к каменной плите.
Она убежала, как только он ее отпустил, оставив Либуса мучиться и страдать.
– Воды пленнику, – распорядился зирданец, отойдя в сторону.
Поток ледяной воды тут же обрушился на притихшую плоть, приведя пленника в сознание. Но только Либус посмел дернуться, как Билту, схватив его за шею, завис предсмертной тенью над его ухом.
– Ты можешь остановить свои мучения, –
Либус, посмотрев искоса на руки палача за спиной Билту и кочергу в них, почел попросить Пестого сына о большем.
– Я не могу оставить на истязание своих братьев, – сказал он. – Дай слово, что их тоже не тронут.
Дыхание парня дрожало как огонь на восковой свече, а руки пытались разжать громадные зирданские пальцы.
– Это прекратится тогда, – сказал Билту, – когда любой из вас выдаст местонахождение салкской короны. Тут я не властен.
– Глупо спрашивать у нас такое, – прошептал Либус. – Если они еще живы, то наверняка прибились к скалистому Рэхо.
– Мне все это безразлично, – еще тише прошептал Билту. – Разве ты не входишь в число моих союзников? – взгляд Либуса застыл в недоумении от его слов. – Если власть будет в моих руках, я все изменю. Только скажи, где же этот чертов Пестирий?
Тортон любознательно наблюдал за действиями Билту, застывшего над телом юнца. Он пытался вслушаться в их тихий разговор, но у него ничего не получалось.
– Я не запомнил путь до Пестирия, – прошептал Либус. – Но я видел над тронным залом большой разлом. Свет Сестринских Лун падал в чертог зверя. Над ним вилась стая белых птиц.
Больше Билту ничего не нужно было от пленника, и он отпрянул. Если он заприметит стаю белых птиц и обнаружит тот самый разлом, то сможет найти тронный зал.
– «А парень не так уж и бесполезен», – подумал он.
Его глаза обозрели всех пленников этой пытальни, затем взгляд упал на Тортона, притихшего у стены с кочергой. Мучитель, почесывая затылок, не понимал, что здесь произошло, и тем более не понимал, что ему делать дальше. Билту упорядочил его мысли.
– Больше не нужно пыток, – сказал он. – Их воля порядком сломлена. Они готовы к работе в гротах. Поставь тавро, и довольно, – он хотел покинуть пытальню, уже направившись к выходу, но остановился, вспомнив еще кое о чем, что желал выведать зирд. – Сообщи своему господину, что беглянки находятся на Катисе, – подвел черту Билту. – Под защитой у краснокожих амийцев. Пленник мне сознался.
Либус хотел закричать, что это не так, но, поразмыслив, пришел к выводу, что в этом случае и беглянки в полной безопасности, и в какой-то мере его измученные корабельщики.
«Он не придет, – тихо всхлипывала Савистин. – Хотел бы, так давно уже был бы здесь».
Мокрая щека, в бессилии прислоненная к подножной каменной глади, омывалась все новыми потоками горьких слез. Тонкие пальцы, запущенные под оковы на шее, прикасались к пяди покрасневшей кожи, стертой в первый же день рабства до крови. Но эта
Шрамы на животе все время давали о себе знать. Они ныли, будто кто-то на живую вытягивал из ее тела подкожные жилы. Замарашка, вот кем видела себя Савистин. А под напором рабских взглядов мысли погружались в бездну стыда. Зирд называл ее кэрунской подстилкой и заставил всех остальных следовать своей воле. Как только цепи, натягиваясь, звенели, она была обязана омывать его тело. Чан с водой поспешно приносила убогая гатуилка, тряпку Савистин должна была оторвать от своей легкой мантии, и уже к шестому дню она была почти обнажена. Каждый в тронном зале мог смотреть на ее нагое тело, облизываться, шутить и предвкушать как войдет в него, отчего наследница Салкса неимоверно страдала. Кормилась же пленница тем, что оставалось после трапезы прожорливого зирда, а то и ничем, если он был очень голоден. В этот раз она успела поспать два часа, прежде чем Пест потревожил ее сон, дернув за цепь.
– Вставай, кэрунская подстилка, – сказал он, и рабы в округе рассмеялись.
Она никому не нравилась, ведь собиралась покорить все острова, обзаведясь поданными и рабами.
– «Поделом ей», – думали многие. И лишь Фифл почему-то жалел соплеменницу, униженную и глубоко оскорбленную.
Поднявшись на колени, Савистин уронила взор на трон и вытерла мокрые щеки. Дернув цепью зирд подтащил ее тело к ногам, так что она коснулась лбом его ступней.
– Время массировать ноги, – презрительно вымолвил он. – Когда еще доведется особе королевской крови так пресмыкаться перед своим господином.
Она хотела укусить его за палец, но, о великий шестипалый Бог, какими же они были грязными.
– Если ты немедленно не приступишь, – пригрозил ей Пест, – я прикажу своей страже воспользоваться твоим телом, прямо на обозрение остальным.
Она знала, что он был на такое способен, и потому безоговорочно принялась наминать его огрубевшие стопы. От наслаждения физического и морального зирд запрокинул голову и закрыл глаза. Савистин была аккуратной, нежной, ведь она опасалась причинить ему хоть малую боль. Пока ее руки наминали пальцы, из глаз сыпались слезы. Она не могла припомнить, когда еще так плакала. Даже когда ее мать, королева Ления, трагически погибла, таких слез не было. Страшно подумать, а ведь когда-то Савистин призирала такое проявление слабости. Теперь сама познала ее пороги.
Недолго зирд пребывал в наслаждении, запрокинув скуластое лицо. Как только он представил голову Гивала возле своего трона, капля птичьего помета, упавшая с небес, врезалась в его чело с такой скоростью, что замарала пол-лица.
– Фу! – взъярился владыка.
Пнув ногой рабыню, он подскочил с трона и опрокинул кубок с вином прямо себе на лицо.
Савистин больно упала на камни, чаша с водой обрушилась ей на спину.
– Заделайте этот разлом! – разгневался зирд. – Разве я не повелевал об этом!