Голова дракона
Шрифт:
Так продолжалось изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. И вот сегодня праздник. Сегодня тетя Даша вышла во двор ни свет ни заря, уже успела сколоть с тротуара по-весеннему подтаявший ледок, побросать под деревья с проезжей части снег, пройтись повсюду с метлой! А сейчас, забравшись на металлический контейнер, она утрамбовывала в нем мусор. Тетя Даша слышала, что в старину виноделы так мяли в чанах виноград. Ну, а сейчас под ее ногами в резиновых сапогах были не гроздья шабли или изабеллы, а домашние отбросы. Но все равно она ходила по ним, приплясывая и напевая потихоньку какую-то песенку. Изредка тетя Даша ловко спускалась из контейнера, опрокидывала в него тяжелый бак и снова принималась за трамбовку. Скоро появится во дворе мусоровоз, подхватит
И вдруг тетя Даша услышала шаги. Не оборачиваясь, она сразу же узнала: идет Вася. Да и оборачиваться не требовалось, только у Василия была такая уверенная, твердая и вместе с тем легкая походка. Ни дать ни взять балерун, хотя не слышно было, чтобы артисты балета, сойдя с театральных подмостков, шли затем управлять Госстрахом. А Вася был хотя и молодым, но именно управляющим в районной госстраховой конторе.
И вообще он был парнем примечательным во всех отношениях. Согласно преданию, когда Иммануил Кант шел в университет читать свою первую утреннюю лекцию, то весь город проверял по нему часы. Василий, конечно, не отличался такой точностью и аккуратностью, но все равно весь дом проверял свои поступки по нему.
Если Вася выходил из дома с перекинутым через плечо плащом, значит, надо было ждать дождя: по утрам он никогда не покидал квартиры, не облазив с помощью своего транзисторного приемника весь мировой эфир и не разузнав прогноз погоды во всех подробностях. Когда Василий с рюкзаком-тележкой направлялся к «Овощам», то это служило верным признаком, что вчера туда завезли партию свежей картошки. Он покупал несколько банок импортных овощных консервов, и все их покупали, будучи уверенными, что лучшего дегустатора, чем Вася, им не найти. Василий часто появлялся во дворе, вступал в разговор с другими парнями, но никогда не сквернословил, не затевал пустых ссор, как другие. Иногда он и выпивал с ними, но, выпив, не швырял, как принято в подобных компаниях, бутылку в кусты, а уносил домой. И потом, сдав ее в магазине, приобретал на вырученные деньги пачку сигарет или сырок «Дружба» на завтрак.
Всему двору, в том числе и тете Даше, была известна Васина добропорядочность и основательность, его прекрасному характеру и отменному поведению завидовали и подражали. Только в одном вопросе Вася не мог служить примером, а именно — в семейном. Несмотря на зрелый для молодого человека возраст, он не был женат, хотя многие его сверстники уже не выходили, а выезжали во двор с колясками, в которых гугукали и набирались сил их собственные сыновья или дочери. Василий упорно не желал жениться, каждый раз, подобно ужу, выскальзывавшему из веревочной петли, ловко ускользал от уз Гименея. Но теперь, кажется, наметились перемены и по этой линии.
Недавно въехала в освободившуюся квартиру шестого подъезда рано овдовевшая, еще молодая генеральша. По страховым делам Вася несколько раз бывал у нее и теперь, по свидетельству его дворовых дружков, прикадривался. Впрочем, это слово произносилось только лишь в отсутствии Васи. Так как, во-первых, он не переносил жаргонных словечек, а во-вторых, судя по всему, имел в отношении генеральши серьезные намерения.
Тетя Даша все-таки обернулась и увидела, что одетый по-праздничному Вася держит в руках большой бумажный пакет. «Куда он с цветами в такую рань?» — подумала тетя Даша. Но тут же догадалась: в шестой подъезд! И внезапно, неизвестно даже почему, нахлынуло на нее странное состояние: ей мучительно захотелось получить цветы. Ну один, ну хотя бы несколько цветущих стебельков! Взять их трепещущими от радостного волнения пальцами, опустить в вазу с только что налитой, пузырящейся водой и, нагнувшись, ощутить, как поднимается от цветов облако сладкого, дурманящего аромата… Почему взбрела ей в голову такая дикость? И зачем он ей нужен, этот букет? Может быть, она так зафантазировалась из-за нынешнего праздника?
А Василий тем временем подходил все ближе и ближе, бросая тревожные и в то же время нежные взгляды на бумажный пакет. Наконец, Вася поравнялся с тетей Дашей и сказал:
—
— И тебе утра доброго желаю, Василий, — ответила она.
Вася остановился, освободил цветы от пакета, и они пышным веером запламенели на белом фоне снежного сугроба. «Наверное, еще вчера купил в «Польской гвоздике», — подумала тетя Даша. А Вася глянул на нее, на цветы и почему-то засмущался, порозовел даже. Потом скатал пакет в аккуратный бумажный шарик и осторожно положил его в контейнер к ногам тети Даши. А сам танцующей, почти гордеевской, почти лиеповской походкой направился к шестому подъезду. Алый костерок пламенел в Васиных руках и удалялся все дальше, а оставленный им комок смятой бумаги лежал у ног тети Даши. И она то глядела вслед Васе, то опускала голову…
Подойдя к подъезду, Вася долго шаркал ногами, хотя кругом не было ни соринки и заботливо прибранный двор сверкал первозданной праздничной свежестью и чистотой.
БЫЛЬ ИЛИ НЕБЫЛЬ?
Среди проблем, волнующих современного человека, есть и такая: быль или небыль? Не станем утверждать, что она столь же трагична, как и возникшая некогда перед принцем одного из скандинавских государств дилемма — быть или не быть? Нет в ней и той пронзительной остроты, которая содержится, например, в вопросе о том, нажать ли на всесветном антарктическом холодильнике на кнопку «оттаивание» или оставить этот холодильный агрегат в неприкосновенности, на радость пингвинам и администрации телевизионного «Клуба кинопутешествий»? И все-таки упомянутая проблема привлекает всеобщий интерес, полна острых противоречий, она живо трепещет. Думается, что тут читателю надобно прояснить, о чем, собственно говоря, идет речь. А она заведена вот по какому поводу: надо ли подражать моде, или лучше в одежде, обуви и прочем туалете придерживаться того, что уже было и, так сказать, проверено временем? Вопрос оказывается более сложным, чем кажется на первый взгляд.
С одной стороны, ретроградов у нас не так уж много, и большинство определенным образом высказалось «за». Внешнему облику, эстетике зрительного восприятия, люди теперь стали уделять значительно больше внимания, чем прежде. Прислушаемся к разговорам:
— Шла по улице, встретила твою врачиху.
— Ну и как?
— У нее бездна вкуса.
Это беседуют меж собой женщины. А вот мужской разговор:
— Ну как, Иван Иванович, понравился вам наш новый станок?
— Да, он смотрится.
Сейчас все хотят получать эстетическое наслаждение от созерцания красивого женского платья и «одежды» буровой установки или хлебопекарного агрегата. И потому люди охотно посещают всевозможные выставки, показы, демонстрации мод, активно участвуют в обсуждениях и дискуссиях. Потому и сами эти люди стремятся одеваться с разбором. И вот тут-то, с другой стороны, они наталкиваются на определенные препятствия, неувязки и затруднения.
Слов нет, все мы — женщины и мужчины, взрослые и дети — сейчас одеваемся лучше, современнее и, если хотите, даже элегантнее. Явление повсеместное и отрадное. Но сейчас не об этом, а об огорчительном.
Начнем с мужчин. Отмотаем ленту времени немножко назад и вспомним те удивительные дни, когда на улицах наших городов и поселков появились первые мужчины в плащах из ткани «болонья». Их встречали и провожали взглядами, полными изумления и восхищения, за ними увивались наиболее заядлые модники, жаждавшие выведать у счастливчиков, где они достали эти чудо-плащи. Повсюду у магазинных прилавков раздавались их нетерпеливые вопросы:
— Когда у вас будут «болоньи»?
А их пока было мало, поскольку маховики на фабриках-изготовителях раскручивались медленно. Потом, под влиянием настойчивого спроса, они закрутились все быстрее и быстрее. Плащи бурным потоком хлынули в торговые залы универмагов, заполонили их и с тихим, зловещим шелестом стали просачиваться на полки обычных магазинов, магазинчиков и павильонов. И вскоре в каком-нибудь Конотопе или Угличе «болонцев» стало во много раз больше, чем в самой достославной Болонье…