Голова (Империя - 3)

Манн Генрих

– Комедиантка, но не плохая.

Терра подошел к нему, они обменялись рукопожатием, как две дружественные великие державы. Куршмид готовил чай.

– Значит, новая роль мне удастся?
– снова спросила Леа и, не дождавшись ответа: - Если бы не удалась, то перед самой премьерой непременно настал бы конец света, чтобы я не успела осрамиться. Мне слишком везет.

– И должно везти, - подтвердил Куршмид.
– К этому все идет. Я никогда и не сомневался.
– Вокруг глаз у него легла синева.

– Слава богу, что мы опять играем ерунду. Настоящая литература не по мне.

Сколько лет я зря потеряла!
– проговорила Леа, закинув руки за голову и глядя в упор на Мангольфа.

– Ради всего святого, не надо дурмана, не надо нечестивой красоты, вставил Терра голосом писателя Гуммеля.

Леа узнала и засмеялась.

– Мне не нужно больше гладко зачесывать волосы и напускать на себя строгость. Я могу играть самую бесстыжую комедию.

– Ты можешь блистать, - с гордостью сказал Мангольф.

– Не возражаю, пока нас хватит, - добавила она, глядя ему прямо в глаза.

А он от всей души:

– Надолго хватит.
– После чего он стремительно зашагал по комнате.
– Мы на подъеме!
– выкрикнул он, задорно хохоча.
– Кончится тем, что я в один прекрасный день буду рейхсканцлером.
– Он с разбегу прыгнул на стол и поднял чашку с чаем.

– Что вы, господин тайный советник!
– сказал Куршмид.
– У нас есть и вино.

– Не думаете ли вы, что обойдетесь без меня?
– ворвался ликующий голос Леи в речь Мангольфа.

А Терра тем временем думал: "Без сомнения, мы на подъеме, успех - вещь неплохая".

– Великолепно!
– воскликнул он.
– Когда я расправлюсь с Каппусом, мы соберемся снова.

– Ты мне подаришь тогда что-нибудь?
– спросила сестра.
– Ты ведь загребешь не меньше денег, чем твой Каппус.

– Если бы мне и довелось, как ты любезно предсказываешь, стать истым буржуа, - заметил он, - у меня все же останется героическая перспектива разориться по причине порядочности - и даже с ее помощью стать большим человеком.

– За твое выступление в роли героического буржуа!
– крикнула сестра и выпила.

Терра последовал ее примеру сдержанно, Мангольф игриво.

– А вы, Куршмид?
– крикнул он.
– Вокруг вас такая полнота чувств, вы один в стороне.

– Я служу, - сказал Куршмид.

Трое одержимых собою уставились на него.

– Вот самая надежная позиция, - заключил Терра.
– Когда мы снова шлепнемся в грязь, ему и тогда будет дела по горло.

Мангольф изобразил на лице глубокомысленную грусть, сел за рояль и заиграл "Смерть Изольды"{243} с таким самозабвенным видом, словно смерть сама играла себя. "Спина такая же, как раньше", - подумал Терра. Сестра его млела и замирала от созерцания и звуков. Терра потихоньку вышел из комнаты, пока еще Куршмид был там.

Не успел он пройти несколько шагов, как Куршмид догнал его.

– Я думал, вы пробудете там как можно дольше, - заметил Терра.
– Разве вы не ревнуете?

– Ревновать, мне?
– просто сказал Куршмид.
– Только к страданию. Довольно она уже настрадалась.

– Способна ли она вообще быть счастливой?
– с горечью сказал брат. Есть люди, способные на большее.

Куршмид, не поняв:

– Все совершенно ясно.

Ему нужно было сперва занять прочное положение. Теперь он может обручиться с ней. Кстати, и она имеет успех, значит он может даже...
– Куршмид понизил голос до шепота, - жениться на ней.

Брат вздернул брови.

– Это она вам сказала?

Куршмид утвердительно кивнул, брови поднялись и у него. Вдруг он услышал резкий голос Терра:

– Ничего из этого не выйдет.

– Тогда произойдет неслыханная катастрофа, - насмерть испугавшись, пролепетал он.

Но Терра перешел уже на обычный тон, который мог показаться трагическим или просто неуместным:

– Ступайте в постель и постарайтесь проспать катастрофу. Вам меньше придется спать, чем вы думаете.

Куршмид покорно отстал от Терра. Но потом еще раз догнал его.

– Не вы!..
– сказал он взволнованно.
– Я сам возьму это на себя.

– Да о чем вы?
– спросил Терра, но актер уже исчез.

Чем ближе было решение, тем сомнительнее казалось оно Терра. Доказательство свое он по-прежнему считал неопровержимым, перед Богом и Словом его правота была несомненной. Но успех всегда и всюду зависит от людей, а не от идеи. Судьи, твердил себе адвокат, часто обязаны судить вразрез с непререкаемой логикой, ибо за ними стоит, предъявляя свои требования, другая логика - логика существующего общественного строя. Эта вездесущая владычица устами своего судьи возвещает, что созданное тем, кто занимается умственным трудом, по полному неотъемлемому праву принадлежит тому, у кого есть деньги. Всякое ограничение этого права носит характер уступки, чуть ли не милостыни. "Каппус сильнее меня.
– Только с существующим общественным строем можно заключать выгодные сделки". Эти страшные истины неотступно маячили перед ним в бессонные ночи. Наутро система его доказательств с новой ясностью являлась ему: как можно бояться, что ум, призванный судить, посрамит себя отрицанием того, что так ясно?

Настал решительный день. Терра не пошел в суд; его заместитель должен был позвонить ему оттуда тотчас после решения. Он метался перед телефоном как безумный, окутанный облаками табачного дыма, в висках стучало, а при каждом звонке подкашивались колени. Тягостно и медлительно надвигался вечер, служащие конторы стали, наконец, складывать дела. Сумбур противоречивых мыслей, борьба впустую, борьба, которая решалась другими, - от всего вместе было ощущение не только страха, но и мути. Убежать бы... но нет сил избавиться от добровольной пытки! Тут раздался звонок.

Процесс выигран! Радуйся! Ты не рад? Терра коротко и жестко захохотал в телефон, подтвердил получение известия и повесил трубку. Он думал, наконец, сесть, но вместо этого упал без чувств. Так застал его Мангольф.

– Что случилось?
– спросил Мангольф.
– Двери настежь, полный разгром! Что на тебя снова обрушилось?

– Кажется, счастье.
– И Терра поднялся с пола.
– Я выиграл процесс против Каппуса.

Мангольф поздравил друга, в его тоне был оттенок пренебрежения. Терра понял. "Продолжай в том же духе, - говорил тон Мангольфа.
– Растрачивай весь свой пыл на ничтожные мелочи. Одной опасностью меньше".