Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор

Сремац Стеван

Но, вероятно, это было бы сделать нелегко, и все выглядело бы так.

В одно прекрасное утро я просыпаюсь, умываюсь и, ничего не подозревая, выхожу на улицу, как вдруг меня хватают за шиворот: «Стой, ты будешь министром в моем кабинете!» Я, отбиваясь от него руками и ногами, кричу: «Не буду, не буду, не буду!» Тогда глаза у него наливаются кровью, и он вне себя от бешенства орет: «Будешь!» Я вырываюсь из его рук и бегу куда глаза глядят. По пути я встречу, конечно, добрых людей, расскажу им о своей беде, они вздохнут, вспомнят, что и им когда-то пришлось быть министрами, и спрячут меня. Но не тут-то было. После полудня к нам заявится жандарм с повесткой, а на повестке три красных черты, что означает «явиться немедленно». Я решаюсь на последнее средство, сажусь за стол и пишу письмо

начальнику полиции:

«Господин начальник, напрасно вы меня вызываете, я не приму пост министра. Можете назначить меня опекуном любого расстроенного имения, можете ради меня объявить войну какому угодно государству и назначить меня интендантом, можете… впрочем, достаточно и того, на что я уже дал свое согласие. Но министром я не буду. Избавьте меня от этого и поищите другого, который, может быть, согласится!»

Отправлю я такое письмо, но и оно не поможет, и вот уже опять шлют ко мне жандарма за жандармом, повестку за повесткой, и, наконец, что поделаешь, я пожму плечами и соглашусь.

Хорошо, допустим, я соглашусь, но на что, на какой портфель, бог мой? Если речь пойдет о строительстве, как его называл покойный Джёша Милованович{85}, то ведь я не могу провести ни одной прямой линии. Если же речь пойдет о портфеле министра народного хозяйства, то на этом посту я, конечно, мог бы кое-что сделать, так как в течение целого года состоял подписчиком газеты «Земледелец». Правда, тогда эта газета не выплачивала гонорар, и целый год мы читали корявые статьи об одной картошке, так что из всего сельского хозяйства я разбираюсь лишь в картошке.

Но, бог мой, зачем быть таким малодушным?! Ведь у нас полковники — министры юстиции, философы — министры полиции, таможенные чиновники — министры строительства. Разве тут нужны знания? Нет, надо только быть министром и иметь свою программу.

Черт его знает, какую мне придумать программу? Впрочем, все политические программы, как и надгробные речи, одинаковы и только в конце немножко отличаются друг от друга.

Итак, вот вам моя программа.

Если бы меня назначили министром внутренних дел, я прежде всего многих чиновников выгнал бы со службы, а еще больше — переместил. Жандармов я переодел бы в стражников, или стражников в жандармов, это дела не меняет. Но тут я проявил бы практичность, то есть приказал бы сшить для жандармов и мундиры, и цивильную одежду. Как только оппозиция закричала бы: «Долой жандармов!», я переодел бы их в цивильное платье и, таким образом, «ликвидировал жандармов», а если оппозиция подняла бы крик: «До каких пор неотесанные стражники своими дубинками будут угрожать нашей свободе!» — и т. д., я сразу приказал бы выдать им униформу, и, таким образом, все были бы довольны — и я, и оппозиция.

В целях поддержания чистоты я издал бы специальный санитарный закон, который запрещал бы гражданам в черте города разводить грязь (кто хочет разводить грязь, пусть отправляется за городскую черту); а для поддержания порядка я издал бы закон, согласно которому в случае возникновения беспорядков арестовывались бы все начальники участков, их писаря и все жандармы, и таким образом беспорядок ликвидировался бы в самом зародыше.

Если бы меня назначили министром просвещения и культов, я прежде всего многих учителей выгнал бы со службы, а еще больше — переместил, создал бы многочисленные комиссии для обследования школ и состояния, например, тряпок для стирания мела, окон и тому подобного, запретил бы учительницам выходить замуж, так как это плохо влияет на нравственность детей, запретил бы учителям заниматься политикой, так как это причиняет большие неприятности уездным начальникам, запретил бы священникам выступать в роли учителей, так как смешение религии и науки чревато нежелательными последствиями. Кроме того, я издал бы строжайший закон о судопроизводстве в консистории (например, объявил бы невменяемым того, кто второй раз женится), а для того, чтобы «знания» оставались собственностью тех, кто трудился и мучился над их приобретением, я запретил бы профессорам университета писать и издавать труды по своим предметам, и вообще в области просвещения я провел бы очень большие реформы.

Если бы меня назначили министром

финансов, я прежде всего многих чиновников выгнал бы со службы, а еще больше — переместил. Как министр финансов я работал бы не покладая рук. Я провел бы следующие основные реформы: назначил бы попов сборщиками налогов, чтобы обеспечить своевременное поступление денежных средств в казну, увеличил бы в три раза налог на предметы роскоши, а таковыми я считаю три вещи: держать охотничьих собак, жениться второй раз и учиться.

Если бы меня назначили министром иностранных дел, я прежде всего многих чиновников выгнал бы со службы, а еще больше — переместил, затем начал бы сочинять всевозможные ноты, избегая тех, которые в музыке зовутся диезами, а в политике — ультиматумами, и старался бы составлять их так, чтобы потом не пустить петуха.

Если бы меня назначили министром народного хозяйства, я прежде всего многих чиновников выгнал бы со службы, а еще больше — переместил, затем ликвидировал бы конные заводы, а жеребцов раздал бы по почтовым станциям, что, во-первых, облагородило бы породу сербских лошадей, во-вторых, облагородило бы вид наших дилижансов, а в-третьих, привело бы к экономии больших денежных средств. Но, разумеется, прежде чем осуществить такие мероприятия, я обязал бы почтмейстеров не использовать государственных лошадей для вывозки навоза со своих дворов и не катать на них своих уважаемых родственников. Кроме того, к каждой кассе я приставил бы по одному жандарму для охраны их не от разбойников, а от почтмейстеров. В телеграфной службе я осуществил бы некоторые незначительные изменения, которые в основном касались бы персонала, а именно: запретил бы телеграфистам использовать свое служебное положение и раньше других узнавать содержание телеграмм, а также запретил бы им жениться, чтобы сохранить в тайне всякого рода официальные и частные телеграммы.

Если бы меня назначили военным министром, я ввел бы в армии новый головной убор.

Как видите, я был бы первым министром, который в самом деле предложил бы свою программу, хотя вообще-то в этом нет необходимости.

9

Толпой угрюмою и скоро позабытой

Над миром мы пройдем без шума и следа,

Не бросивши векам ни мысли плодовитой,

Ни гением начатого труда.

И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,

Потомок оскорбит презрительным стихом,

Насмешкой горькою обманутого сына

Над промотавшимся отцом.

Лермонтов

За окном чудесное весеннее утро. На заре прошел сильный дождь, а сейчас солнце ярко сияет в чистом и ясном небе.

С листьев каштанов и шелковиц, под которыми мы ходим, когда на час в день нас выпускают на прогулку, скатываются прозрачные капли и, падая на белую, чисто вымытую брусчатку, разлетаются вдребезги. Воробьи слетелись к водосточному желобу и плещутся в воде, цветы приподнимают свои умытые головки, жуки летают и кружатся над землей и даже мой тюремный паук выполз на окно и греется на солнышке, а откуда-то издали доносится запах липы. Ах, липа пахнет, как душа набожного человека!..

Когда я открыл окно и прислонился к решетке, в камеру тотчас ворвался свежий чистый воздух, и я вдохнул его всей грудью. Мне показалось, что природа о чем-то шепчется со мною, что солнце смотрит именно на меня, цветы улыбаются мне, а свежий аромат весеннего утра хочет проникнуть в мою душу, опьянить меня и о чем-то рассказать мне.

Какое наслаждение испытывает человек от общения с природой! Дыхание учащается, мысли улетают далеко-далеко, душу наполняют возвышенные чувства. Чтобы ничто земное не нарушило моего состояния, я закрываю глаза точно так же, как когда-то, когда я в первый раз прикоснулся к ее нежной руке и заглянул в ее черные глаза, в которых прочел страх и любовь.