Головолапная
Шрифт:
О том, что ее дочь по своему характеру любила принимать у себя гостей больше, чем к кому-либо ходить, Алла Родионовна то ли забывала, то ли не считалась и сама Гату посещала крайне редко. Гата догадывалась, что на самом деле забывчивость не причина, и, скорее всего, матери просто хотелось показать соседям, что она состоялась как мать, к которой ребенок бежит чуть ли не каждый день, пусть даже он давно уже вылетел из родительского гнезда. А такое показушничество перед чужими людьми Гата не любила еще со времен первого стишка с табуретки перед гостями
Сегодня же, солнечным днем, когда на небе не собиралось, а в прогнозе не обещалось ни облачка, Гата решила идти именно пешком, но длинной дорогой: миновать кладбище наискосок, выйти сбоку на большую стоянку у ТРЦ (там справа приютилась прекрасная пекарня), купить в ней свежий тортик, пройтись по улице прямо, посмотреть через шоссе на парк… Издалека глянуть, на крепкие деревья, на игривую зелень, на гуляющих людей в летних нарядах. На людей, среди которых нет и больше не будет падающих в пруд…
План был хорош. Настроение — просто прекрасным.
Когда кладбище, звенящее голосами птиц, осталось позади, когда на расстоянии двух шагов махнул полосатый шлагбаум, пропускающий очередную машину, Гата придумала фразу: «Она вышла из зеленых зарослей и принесла с собой порыв свежего ветра, раздвинувшего духоту нагретой асфальтовой парковки». Достала телефон и записала фразу в блокнот.
Любопытное нетерпение взяло ее за палец, подвело к значку соцсети на экране, заставило коснуться. Пришло одно сообщение.
«четаю нравиться в чем новае то»
Гата закатила глаза от непробиваемой показной безграмотности Сережи, но, придется признать, что суть сообщения она поняла: он получил ее рассказ, читает с начала, ищет, в чем обещанные изменения. Наверняка чувствует себя частью большого дела, в котором он как-то себя сразу так проявил, что его оставили в деле и возлагают новую ответственность.
«Знал бы ты, как себя проявил».
Гася вздрогнувшее волнение, Гата глубоко вздохнула, поймала резкий запах бензина и навязчивый свежей выпечки.
И повернула в пекарню за тортом.
3
Девицы ругались.
Вернее, ругалась одна — ее длинные выпрямленные волосы, казалось, при каждом ее слове наэлектризовывались от злости и стремились встопорщиться черным одуванчиком.
— Ты это нарочно, нарочно!
Она кричала, совершенно не стесняясь того, что посторонние стали свидетелем ее скандала с подругой. Продавец в коричневом фартуке смотрела на крикливую с усталой скукой, которая удивительно не шла ни уютной пекарне, ни солнечному июньскому дню. Гата, стоявшая сразу за спиной второй девушки, на миг подумала, что это разъяренное лицо и гневно-обиженное «Нарочно, нарочно!» обращено к ней, — и отступила на шаг в сторону.
— Ты ведь знала, что я не ем малину, что на малину у меня аллергия! Как ты могла сказать «с малиной»?!
Вторая покупательница, по виду студентка, в обтягивающих джинсах и с растрепанным пучком на макушке, отвечала так вяло и проттяжно, что Гата
— Ну забыла я. Что тако-ого?.. Ну возьми себе с чем хочешь. Чего ты, вообще-е?
«Эдак они со своим нытьем и препирательством тут до Нового Года проторчат», подумала Гата и сказала:
— Девушки, пока вы решаете, можно я себе торт возьму?
— Э-эй, — повернулась та, что с пучком, — мы вообще-то тут стои-им!
— Вот именно, что стоите, — сказала Гата строгим голосом, — и задерживаете.
— Кого мы заде-ерживаем?
— Меня! — Гата повернулась к продавцу, которая наблюдала за ними с видом домохозяйки, смотрящей тоскливый сериал без начала и конца. — Песочный с шоколадом и орехами.
— Хорошо, — бесцветно отозвалась продавец и пошла к холодильнику.
Девицы несколько раз фыркнули возмущенно — сначала обе в сторону Гаты, потом друг на друга. Но их примирило упоминание шоколада: с ним рулет был принят обеими, а бесцеремонная Гата — прощена. За идею.
«Не испортите. Не испортите мне ничего все равно!» — решила Гата, забирая коробку с тортом.
Но броня, за которой плескалось хорошее настроение, все-таки треснула. Не намного, но настолько, чтобы эту трещину ощутить и захотеть чем-то ее замазать.
За спиной девицы ругались, чем расплачиваться — одна не хотела менять свою «пятерку» ради такой мелочи, как рулет, вторая возмущалась, что она не будет платить за всех, она тут не самая богатая.
Открывая двери пекарни локтем, Гата достала телефон из маленькой сумочки, перекинутой через плечо. Она почувствовала, что если сейчас не добавит себе хоть каплю позитива, то в хорошем духе не доедет до матери — а значит, доедет в плохом, что обернется не гостями с тортом, а мучением. Каплей позитива должно было стать сообщение от Сережи — как он там? Добрался до измененного желания? Разделил ли? Пусть будет все да.
В соцсети Сережа был оффлайн, новых сообщений он не присылал.
Ладно, решила Гата, или ушел гулять, или читает медленно, постоянно отвлекаясь.
Она пошла через стоянку. Миновала пару тесно припаркованных машин, пожалев одного из владельцев, который не убрал зеркало заднего вида, и теперь наверняка его сосед, отпарковываясь, это зеркало заденет.
Краем глаза увидела, как у шлагбаума на въезде на парковку мелькнул мальчишка в яркой красной футболке — и пропал. С его пропажей стало вдруг тихо.
Гата остановилась, еще не поняв, что заволновалась, и обнаружила, что стоит на большущей парковке одна, среди машин и солнца. Налетел ветер, подняв пыль с нагретого асфальта. «Пятерка, пятерка», пролетело эхо над парковкой.
Она резко повернулась к пекарне — ей показалось, что это те две студентки-покупательницы вышли наружу и продолжают ругаться из-за денег.
Двери пекарни были плотно закрыты, за большими стеклами не угадывалось никакого движения.
«Пятерку, пятерку… Пятерку!» — рявкнул шелестящий голос.