Голубой бриллиант (Сборник)
Шрифт:
родной, но она грубо отстранила его, сжалась в комок на
самом краю кровати.
– Что же ты за человек?
– вполголоса произнесла она и
затем решительно и зло: - Не прикасайся ко мне.
Он чувствовал, как напряглось ее тело, как дрожал ее
голос, и все же еще на что-то надеялся.
– Ну пойми же ты меня, пойми положение, в котором мы
оказались.
Ее коробило это "мы", она не хотела и не могла понять,
все, что сейчас
голове, было чуждо, даже враждебно и омерзительно.
Теоретически она знала по рассказам, читала в книгах о том,
как иные мужья не только закрывают глаза на измену своих
жен, но и преднамеренно из корыстных соображений
подталкивают их на это. Но это было где-то и с кем-то, и ее
никак не касалось, И вдруг эта мерзость задела ее. Тане стало
обидно, невыносимо горько и стыдно, что человек, которого
она когда-то искренне любила, считала, если и не идеальным
(а бывают ли такие в природе?), то во всяком случае
порядочным, решился на такой отвратительный бесчестный
поступок. И главное, что он не понимает, не сознает всей
низости своего нравственного падения. Она чувствовала себя
униженной, оскорбленной, словно ее пытались изнасиловать.
320
Страх, который она пережила в связи со стрельбой по машине,
угроза бегства за границу в случае краха банка и предложение
удовлетворить желание Ярового слились теперь в один
запутанный клубок безысходности и позора, и она не видела,
не находила концов, за которые можно было бы уцепиться,
чтоб размотать этот сатанинский, грязный клубок. Ее всю
заколотило, как в ознобе, спазмы сжали горло, и она боялась
разрыдаться, не хотела, чтоб он видел ее слабость и
унижение.
И только сейчас Евгений, почувствовав ее дрожь, понял,
что перегнул палку, и смутился. И он ударился в сумбурное
объяснение:
– Извини меня, я виноват, это получилось скверно, я
искренне раскаиваюсь... Я лишнего выпил, неуместно
пошутил, прости. Давай уедем в Испанию, Швейцарию,
Францию. Черт с ним, с Яровым. Я завтра же закажу билет в
Англию, заеду к Егору, потом подыщу приличное пристанище, и
заживем спокойно. Денег на наш век хватит и Егору останется.
Но все его слова отторгались ею, не задевая ее
сознания. Только одно слово - Егор - накрепко запало ей в
душу. Она думала о своем мальчике, о его судьбе, о
свалившейся на нее трагедии и опасалась, как бы эта
пошлость, эта грязь не коснулась его. Ей хотелось как можно
скорей вернуть
материнское крыло. Ей казалось, что Егор - это единственное
существо, ради которого стоит жить. А все остальное -
достаток, работа, муж - это ничтожное, проходящее,
фальшивое, недостойное внимания. Она потребует от Евгения,
чтоб он непременно в эту поездку привез Егора домой: как раз
начинаются летние каникулы, а с осени он поступит учиться в
московскую школу, и все будет хорошо, она уже никогда и ни за
что не отпустит его от себя. Но об этом она скажет Евгению
завтра, сейчас же она вся целиком, всем своим существом
была поглощена думой о сыне и не хотела произнести ни
единого звука, чтоб не спугнуть эти мысли, и опасалась, что
это сделает Евгений, то есть заговорит. Но Евгений молчал, он
замер в одном положении и не позволял себе даже
пошевелиться. Он уснул раньше ее, слегка похрапывая, что за
ним водилось очень редко. Таня засыпала медленно, с
полудремы с думами о сыне, образ которого с яви незаметно
перешел в сновидение только снился он ей не
пятнадцатилетним отроком, а озорным дошкольником с сачком
в руках, гоняющимся за майскими жуками, которые кружили
321
возле молодой, еще клейкой листвы пушистой березы, росшей
возле дедушкиной дачи. Неожиданно Егор очень ловко
взобрался на березу и, весело хохоча, задирая вверх голову и
цепляясь за сучья, поднимался все выше и выше, и под его
тяжестью береза начала раскачиваться. Таня в тревоге
закричала: "Слезь! Немедленно слезай!" А он задорно хохотал
и лез на самую макушку, пока вдруг не сорвался. Таня
вскрикнула в ужасе и проснулась в холодном поту.
3.
Утро в доме Соколовых было мрачным, натянутым и
бессловесным. Евгений предпочел не вспоминать о
вчерашнем дне и уехал на работу без завтрака: и аппетита не
было и хотелось убежать от неприятного разговора и новых
объяснений, которых, кстати, Таня так же не желала. Она была
расстроена и напугана страшным сном, и все мысли ее были
поглощены Егором. Страх, который вселили в ее душу
выстрелы по машине и дополненный сновидением, теперь
усилился и обрел как бы постоянство. Выходя из подъезда
дома, она подозрительно осматривалась по сторонам, в
поликлинике, во время приема больных, недоверчиво
смотрела незнакомого пациента, с сестрой и коллегами