Голубой бриллиант (Сборник)
Шрифт:
– Еще бы! Ты бы сказал: нет худа без добра. - Он
вздохнул и взглянул на меня пристально и вопросительно.
Взгляд его светился тоской.
– Я не понял, растолкуй: для кого худо и для кого добро?
– Для тебя, во всяком случае, добро, - наигранно холодно
ответил он и выпрямился, подставив солнцу лицо с
зажмуренными глазами.
– А худо, выходит, для тебя? Так, что ли?
– Видишь ли, я не могу понять и потому не могу
смириться,
захотела объясниться? В чем причина? - Он повернулся
спиной к берегу. Голос его дрожал, как ослабленная струна. В
нем пробудилось пылкое негодование. К нам подошел
довольно улыбающийся Ююкин, расслабленный, блаженный: -
Ну, что мужики, чего носы повесили?
– Никто ничего не вешал, - недовольно буркнул Лукич, а я
продолжал свой разговор:
– А тебе так уж нужна ее причина? Ты ж сам сказал
словами Бунина: разлюбила, и стал чужой. В этом и вся
причина.
– Ах, вот вы о чем, все о ней?
– сообразил Игорь.
– Да
выбросите, Лукич, вы ее из своего сердца раз и навсегда. Она
недостойна вас.
– В том-то и дело, что достойна, потому и выбросить ее
не просто, - напряженно произнес Богородский.
– Недостойные
– они на поверхности, их легко смахнуть. Дунул - и привет. А
достойные - они вот здесь, глубоко, в самом сердце.
– Лукич
приложил руку к груди. - Нельзя, Игорек, зачеркнуть десять
счастливых лет. Память она штука независимая, память и
любовь. Как в народе говорили: любовь не картошка, не
выбросишь в окошко.
441
– А вы поройтесь в памяти, разберите свою любимую по
косточкам и отыщите все ее пороки мнимые и подлинные,
соедините в одну кучу и получится один большой порок. И вы
поймете, что она недостойна, - весело наставлял Игорь.
– Или
влюбитесь. Клин клином. А?
– Как у тебя все просто - клин клином. - Богородский
уколол его ироническим взглядом.
– Своим аршином меришь,
натурщицами. Аля не чета твоим натурщицам. Она
единственная из женщин, кого я любил. Такое бывает раз в
жизни. Один единственный раз.
– А что, Лукач, может Игорь и прав - клин клином.
Влюбись. - Богородский посмотрел на меня пристально и
недоверчиво. Я повторил: - А почему бы и нет?
– В моем-то возрасте? И в кого?
– Любви все возрасты покорны, - напомнил Игорь.
– Да дело может и не в возрасте, - сказал Богородский.
–
Дело в том, что природа неправильно, не разумно
распорядилась с человеком.
– В каком смысле? Что
– спросил я.
– А в том, что старится плоть, а душа остается молодой.
Разве это справедливо?
– Душа не старится, потому она и бессмертна, - сказал я.
– А я о чем говорю?
– вновь заявил Игорь.
– Если душа
молода, то и люби покуда любится.
– Кого? Вот вопрос. Допустим, встретил, влюбился. А
она? Смешно даже мечтать. Тут с клиньями ничего не
получится. А возврата к прошлому, к Альбине, нет. Во всяком
случае, я ей никогда не позвоню.
– А если она тебе позвонит?
– сказал я.
– Не позвонит.
– А вдруг? Откликнешься на зов, пойдешь, и все
начнется сначала.
– Я испытывал противоречивые чувства. У
них и до этого были размолвки, но потом все устраивалось. Я
знал его пылкий, темпераментный характер и сильно развитую
привязанность к Альбине. Не хотелось верить, что этот разрыв
окончательный. А если, так, то он глубоко ранит тонкую душу
Богородского. Я искренне сочувствовал ему, считался с его
переживаниями.
– Ты, Лукич, преувеличиваешь ее достоинства. Ты
простил Альбину. Но она же, в сущности, предала тебя, -
сказал я.
– Ее можно понять. Стань на ее место... Или на мое.
Любовь не стареет. Она всегда юная. Тебе этого не понять. У
442
вас, писателей, в ваших сочинениях любовь не настоящая,
придуманная. Настоящей любви вы не знаете, - ворчал
Богородский, лукаво прищуривая голубые глаза и поводя седой
бровью. Он говорил густым баритоном.
– Но до Альбины у тебя была Эра. Тоже любовь.
– То другое дело. Там была мимолетная страсть.
Вспышка.
– Получается: сколько женщин, столько и любовей, -
весело подбросил Игорь.
– А Есенин как говорил? Кто любил,
тот полюбить не сможет.
– Есенин поэт. А поэты часто говорят глупости, для
рифмы, - ответил Богородский.
– А ты знаешь, сам он сколько
раз влюблялся, и кого только не боготворил. Поэтам по штату
положено говорить о любви. И у всех одно и тоже. Возьми хоть
Пушкина, хоть Лермонтова, Тютчева, Гете. У всех красивые
слова.
– Ну, хорошо, оставим поэтов, - сказал я.
– Ты не ответил:
а вдруг Альбина позвонит?
– Не будет этого "вдруг", - с убежденностью сказал
Богородский.
– Ничего вы не знаете, - весело донимал Игорь.
– И себя
не знаете, все прибедняетесь. Выглядите вы молодцом. В