Голубой бриллиант (Сборник)
Шрифт:
хоть в политике. Целые лебяжьи стаи, во главе с рычащим
генералом. Скажите, какой нормальный русский режиссер
позволил бы себе ставить в театре обезьяний бред графомана
Иосифа Бродского, который, между прочим, и сам не считает
себя русским поэтом?
– Очевидно, прельстила Нобелевская премия, -
предположил Малинин.
– Поддался коньюктуре.
– Просто слакейничил, - поморщился Богородский,
замотав тяжелой головой. -
449
Еврейская мастерская, где политические шулера играют в
бесчестные игры, на потребу дня лепят пластилиновые
фигуры гениев. Так были слеплены и Пастернак и Солженицын
и десятки подобных Бродскому шарлатанов.
– Конечно, Валерий Золотухин всеядный, вы правильно
подметили, - со свойственной ему учтивостью сказал Малинин.
– Но вот на режиссерской ниве, как мне кажется, и в театре, и в
кино, пусто, глухо. Ушел из жизни великий Сергей Бондарчук,
артист и режиссер. Равных ему нет. В театральном мире кроме
Соломина и Дорониной да, пожалуй, питерского Горбачева я
не вижу.
– Вы, профессор, не только историк, но и театрал, -
искренне польстил я.
– Я нет, я просто рядовой любитель. Моя дочь Лариса,
вот она - да, театральный фанат. Кстати, вот она идет к нам.
Лара!
– позвал он, замахав рукой энергично и торопливо.
К нам подошла стройная с осиной талией девушка на вид
лет двадцати пяти с улыбающимся овальным лицом,
обрамленным волной густых, черных, со стальным отливом
волос и мягким, скромным кивком головы поздоровалась с
нами. - Моя дочь Лариса. Историк, преподаватель, -
представил Малинин.
– А это, Ларочка, выдающийся народный,
подлинно народный, а не какой-нибудь Гафт, артист Егор Лукич
Богородский.
– Я узнала.
– Бледное, еще не тронутое летним загаром,
лицо девушки засветилось смущенной улыбкой, а в зелено-
янтарных глазах засверкали огоньки неподдельной радости.
–
Я вас узнала. Недавно по телевидению шел советский фильм
с вашим участием в главной роли.
Голос у девушки высокий, густой и приятный. Взгляд
загадочный, обаятельно-таинственный.
– Я вас помню по театру, - продолжала девушка после
некоторой паузы.
– В годы своего студенчества в МГУ смотрела
"Егора Булычева" и "На дне". Вы исполняли главные роли.
–
Она смотрела на Богородского со сдержанной улыбкой
обожания открыто, без тени смущения.
Внешне в ней не было ничего броского, все, что
называется, в пределах нормы -
длинные черные брови и длинные спокойные ресницы,
небольшой рот и не очень трепетные губы, застенчивая и в то
же время манящая улыбка. Вот это, последнее, и привлекало
внимание, останавливало взгляд, заставляло присмотреться и
450
увидеть то, что не сразу замечалось - ее глаза. Это были
необыкновенные глаза молодой рыси. В них, как в зеркале,
отражались характер и состояние души. Видно и Богородский
обратил внимание на ее глаза. Он встал, выпрямился,
расправил могучие плечи, выпятил круглую грудь и немного
театрально пророкотал:
– Благодарю вас, очаровательная сеньорита. - Он
поклонился, приложив ладонь к сердцу, и смотрел на нее с
застывшим вопросом.
– Очевидно, Лариса смотрела не столько Егора
Булычева, сколько Егора Богородского, - сорвалось у меня не
очень уместно.
– Лариса, в отличие от тебя, хорошо понимает, что эти
два Егора неразделимы, - раскатисто парировал Лукич и
принял вид человека, исполненного достоинства и простоты.
Не каждый обращал внимание на ее глаза, не каждому они
светились, но те, кто приметил их, уже не могли забыть. В них
таился какой-то сложный сгусток чувств - тайная надежда и
боль утраты, несбыточные желания и мечтательный порыв,
ураган нерастраченных страстей и всепожирающий огонь
вечно желанной любви. Эти глаза ранили тонкие чувственные
и благородные натуры, манили и многообещающе влекли. Их
миндальный разрез хранил нечто загадочное и непостижимое.
– Мы, Ларочка, о театре говорили, - сказал Малинин.
–
Егор Лукич много интересного сообщил, о чем в нашей
провинциальной и густо сионизированной Твери мы с тобой
только догадывались.
– А нам бы, уважаемый Павел Федорович и почтенная
Лариса Павловна, хотелось бы послушать ваше просвещенное
мнение, как профессионалов, что сегодня творится на фронте
истории? - сказал Богородский, не сводя цепкого взгляда с
Ларисы.
– В истории еще хуже, чем в искусстве, - ответил
Малинин.
– Историю России нам теперь пишут иностранные
шулера. Наши дети-школьники уже и не ведают, что была в
семнадцатом Октябрьская революция что в двадцать втором
был образован СССР. Им говорят, что вторую мировую войну
развязал Сталин, что главные ее герои - Эйзенхауэр и