Голубой бриллиант (Сборник)
Шрифт:
к счастью. Какого счастья мог он ждать в безысходные дни
окаянной перестройки? Тут уж не до жиру - быть бы живу. С
этой мыслью начинали и заканчивали день все граждане
многострадальной России, исключая несколько сот тысяч
154
господ-нуворишей, да, может, двух-трех миллионов, не
пожелавших или не успевших эмигрировать сынов и дочерей
Израиля, которым всегда жилось, а тем более в перестроечное
время, вольготно живется на
поверить в счастье, хотя еще и не предполагая, с какой
стороны оно может на него нагрянуть. Он не смел надеяться,
хотя втайне пугливо мечтал, что приход счастья может быть
связан с именем Маши Зорянкиной. Он вылепит ее портрет -
это уже решено. Постарается сделать его лучше "Первой
любви". Он надеется, что она поможет ему завершить
композицию "Девичьи грезы", ее лицо, ее руки и весь ее облик
сливаются с обликом его творческого замысла. Разве этого
недостаточно для счастья? И блюдце разбилось ведь сразу
после ухода Маши. Это тоже что-то да значит, особенно для
слегка суеверных людей.
Собрав осколки, он почему-то начал из пластилина
лепить фигурки зверей: а вдруг Маша придет с дочуркой. Но,
спустя пять минут, бросил это занятие и стал делать каркас
для портрета Маши. И уже с первой же минуты вспомнил, что
сначала нужно сделать эскиз композиции и обязательно с
рукой, который и определит форму каркаса. Он быстро,
пожалуй, торопливо, колдовал над эскизом, вспоминая Машу,
ее красивые лебяжьи руки, гибкий стан, стройные бедра,
гордую грудь, светящееся тонкое лицо, живительный свет ее
глаз. В них, как в зеркале, отражается сущность человека, его
характер, душа, настроение. Нелегко даются живописцу глаза
портретируемого, его внутренний мир, хотя в его распоряжении
целая палитра красок, позволяющая отметить, подчеркнуть
цветовую гамму оттенков и чувств. Но во много раз труднее это
сделать скульптору. Иванов в этом деле достиг совершенства -
уже с первых шагов своего творческого пути - с портрета
Ларисы Матвеевны, названного "Первой любовью". В работах
Алексея Петровича глаза портретируемого всегда живые, не
застывшие в постоянной позе. Если смотреть на них с разных
точек - они разные по настроению: веселые, грустные,
несмешливые, иронические. Друзья спрашивали - как ему это
удается? А он и сам не знал. В этом и есть волшебство
художника-чародея, его божественный дар.
К концу дня Алексей Петрович сделал каркас для
Машиного портрета и эскиз в пластилине. Он выбирал
композицию портрета, чтоб потом и руки, и лицо можно было
перенести на "Девичьи грезы". За ужином он выпил стакан
сухого вина, что прежде с ним никогда не бывало: спиртное он
155
употреблял только в компании. Вино, как это ни странно, сняло
напряжение и окунуло его в благостное состояние. Он взял
свежий номер "Русского вестника", ушел в спальню и лег на
постель. Но читать газету не стал: не хотелось, что так
противоречило его привычке: обычно вечернее время он
посвящал чтению газет, журналов и книг. В нем, как это
случалось нередко, в его сознании звучала музыка широко,
привольно, словно пела душа. Тогда он нажал клавиш
магнитофона, и голос его любимого Бориса Штоколова до
боли знакомый и обожаемый мелодией заполнил всю
квартиру-мастерскую.
Очей твоих волшебной силою
Вся жизнь моя озарена...
"Волшебная сила очей - как это прекрасно сказано, как
справедливо, вся жизнь озарена", - сладостно думалось
Алексею Петровичу, а голос певца все разливался могучей,
горячей волной, задевая самые сокровенные струны души:
Звезда любви, звезда бесценная,
Звезда моих минувших дней,
Ты будешь вечно неизменная
В душе измученной моей.
Он пел вместе со Штоколовым, не голосом - сердцем
пел, окрыленный безумной надеждой и вселенской юношеской
мечтой. Умолк магнитофон, оставил след звонкой очарованной
тишины, а он все еще продолжал бессловесно петь, и не было
у него ни желания, ни сил, чтоб остановить песню,
переполнившую все его существо, каждую клеточку, каждый
атом его вдруг пробудившегося от долгой дремы сердца.
Глава седьмая
КОШМАРНЫЙ СОН
1
На дугой день после встречи с Ивановым и Леонидом
Ильичем Маша рассказала редактору своей газеты начало
детективного сюжета о похищении рэкетирами Юлиана Ильича
и о том, что вторую часть сюжета может рассказать
следователь, телефон которого она имеет. Редактор дал
"добро", и Маша, не откладывая дела в долгий ящик, поехала к
следователю.
То, о чем рассказал ей Леонид Ильич, не представляло
для журналистки Зорянкиной особого интереса: в годы