Голубой бриллиант (Сборник)
Шрифт:
Зорянкиных: одна такая, какой хочет видеть и видит ее он, а
другая та, какой видят ее все остальные. Знал он и то, что у
нее есть свои слабости и недостатки (а у кого их нет?), и
верил, что это совсем не недостатки, а даже достоинства,
потому что она самая прекрасная в этом мире женщина. И
очень важно, что они единомышленники. Она сказала, что есть
разные точки зрения, а не расхождения, но это не столь важно,
это даже интересно, есть
конце концов к истине. И не надо откладывать "на потом",
когда можно сделать сегодня же после окончания сеанса за
чаем. Так он решил.
167
После перерыва они работали полтора часа.
Подстрекаемая любопытством, Маша легко соскочила со
своего "трона" и ахнула от удивления и радости, как много и
успешно наколдовал Алексей Петрович за последние полтора
часа. Перед ней было ее отражение, не застывшее в глине, а
словно бы живое, дышащее, одухотворенное, в котором
поражали прежде всего глаза, исторгающие любовь и мечту.
Маша не находила слов, чтоб выразить свою благодарность
ваятелю. Она смотрела на Алексея Петровича восхищенно, по
лицу ее разлился радостный румянец, а уста молчали.
– Еще один сеанс - и все будет в порядке, - сказал
Иванов, критически глядя на свое творение.
– Как?
– удивленно воскликнула Маша.
– А разве здесь не
все в порядке?
– Надо поработать. Чуть-чуть. Мы недолго - часок-
полтора без перерыва. Но это в другой раз. А сейчас будем
чаевничать.
Он был доволен своей работой и без лишней скромности
считал портрет Маши своей большой творческой удачей. Он
даже удивлялся, как быстро ему удалось раскусить "твердый
орешек", потому что это был первый случай в его творческой
практике, когда всего за два с половиной часа он сумел
создать почти законченный портрет. Для него это был своего
рода рекорд.
Чай пили в гостиной, и оба не удивились, что как-то
незаметно начали продолжать прерванный во время перерыва
разговор.
– Давайте уточним наши разногласия, - первым начал
Иванов. Он хотел единомыслия с Машей. - А может, между
нами и нет никаких разногласий. Епископ Хрисанф и генерал
Якубенко решительно расходятся в вопросе о революции
семнадцатого года. А мы с вами?
– Мы, то есть наша газета называет это октябрьским
переворотом, - уколола Маша довольно дружелюбно.
– Ну вы, конечно, говорили, что ваша газета
монархическая, религиозная, антисоветская.
– Отчасти. А вообще главная у нас линия - патриотизм и
русская идея... Разве
переворот совершили масоны, ядро которых составляли
евреи? Наша редакция получила интересный материал: имена
и фамилии пассажиров, ехавших из Швейцарии через
Германию во время мировой войны в Россию совершать
революцию с Лениным во главе. Всего сто восемьдесят девять
168
человек. Из них русских только девять. Остальные - евреи.
Вожди революции. Там и Зиновьев (Апфельбаум), и
Сокольников (Бриллиант), и Войков (Вайнер), и Мартов
(Цедербаум), и Рязанов (Гольденбах) и целый легион таких же
"пламенных революционеров" - вершителей судьбы России.
Возглавлял масонскую ложу Троцкий (Бронштейн).
– Вы, несомненно, правы в том, что во главе революции
стояли главным образом евреи, - как бы мягко соглашаясь,
проговорил Иванов.
– Но ведь народ пошел за коммунистами,
поддержал революцию. А почему? Потому, что жил русский
народ - рабочие, крестьяне - в нищете, в бескультурье. Это я
знаю из жизни своих односельчан, из рассказов стариков. А вы
можете поверить - я носил лапти.
– Но вы родились уже в советское время.
– Да, но не коммунисты повинны в том, что мужик был
темен, нищ, полуголоден. Коммунисты пообещали ему земной
рай, он и пошел за ними. Пошла беднота. Справный
крестьянин, а таких было немало, противился. Особенно когда
его силком в колхоз загоняли. Вроде того, как нынешняя власть
насильно загоняет народ в рынок. Обманывали и тогда,
обманывают и теперь. Погрязли во лжи по самые уши. Вот
теперешняя желтая пресса, или сионистская, как ее называет
мой генерал, на все лады расписывает, как хорошо жилось в
России до революции и как плохо в советское время. А я
думаю, что хуже чем сегодня в России никогда не было. Хотя
много всякого лиха пережил наш народ - и ордынское иго, и
шведских рыцарей, и смутное время Лжедмитрия. Нашествие
Наполеона и Гитлера. Все было: кровь, слезы, пожары и
другие ужасы. Но оставалось государство, держава
оставалась, ее фундамент не разрушался. А нынешние
перестройщики разрушили фундамент.
– А мне кажется, фундамент еще цел и не потеряна
последняя надежда, - сказала Маша.
– Хотя то, что происходит
с нашей страной сейчас, похоже на кошмар, на жуткий сон, где
все лишено логики и смысла, поставлено с ног на голову. И
самое страшное, что народ - хотя это уже не народ, а сборище