Гончие Габриэля

Стюарт Мэри

– Я не понимаю, о чем вы говорите? Повторяю вам, я ничего туда не клала! Куры, специи, овощи, немного зарафана и...

– И сверху пару-другую капелек яда?

Она отшатнулась. Я отпустила ее и встала. Мы с ней были примерно одного роста, но сейчас я чувствовала, что выше ее, преисполненная холодного, презрительного негодования. Есть в подобном натиске что-то не столько пугающее, сколько вызывающее бешенство. Такая реакция свидетельствует о том, что попытка провалилась, угроза миновала, отчего чувство облегчения потенциальной жертвы внезапно трансформируется в презрение и

к самому отравителю, и к тому гнусному способу, которым он намеревался совершить свое черное дело.

– Итак?
– довольно мягко спросила я.

– Нет, нет, это не так! Нет! Неужели можно быть такой глупой, чтобы предположить подобное? Яд! Да где я возьму яд?

– Что такое?
– раздался у нее за спиной резкий, напряженный голос Генри Грэфтона.
– Кто здесь говорит о яде?

Она быстро обернулась, взглянула на него, ее руки взметнулись, словно желая оттолкнуть его, а тело застыло в той прекрасной позе изогнутого лука, которую можно часто видеть в резных статуэтках из слоновой кости, изображающих японок. Рот Халиды приоткрылся, язык лихорадочно облизнул губы, но из груди не вырывалось ни звука.

Взгляд Грэфтона сместился в мою сторону.

– Мне кажется, - произнесла я, - что это милое создание что-то подложило в суп и не желает в этом признаваться. А может, она всего лишь исполняла ваше распоряжение?

– Не говорите глупостей, - коротко проговорил он. Я подняла брови:

– Что, наркотик можно, а яд - нет? Ну да, клятва Гиппократа... Может, она хоть вам скажет, что именно подсыпала и зачем. Или вы захватите суп с собой и подвергнете его анализу в одной из своих лабораторий?

Он скользнул по мне взглядом, после чего уставился на поднос:

– Вы уже пробовали суп?
– наконец спросил он.

– Нет, поскольку в противном случае уже корчилась бы на полу.

– Так откуда же вы знаете, что туда что-то подмешано?

– Я не знаю, просто догадываюсь. Халида проявила слишком уж явную заинтересованность в том, чтобы я его отведала, хотя до настоящего времени не выказывала особой заботы о моем здоровье. Она случайно попала перстнем в чашку с супом, а когда я сказала, что не хочу его есть, страшно расстроилась. Тогда мне все стало ясно. Не спрашивайте почему, но я готова на что угодно поспорить, что это так, и не говорите, что сами думаете иначе. Да вы только посмотрите на нее. Что же до того, где она взяла отраву, то разве не находятся в ее полном распоряжении все те снадобья, которыми пользовалась моя бабка? Сами ее спросите, - я кивнула в сторону молчащей девушки, - спросите эту маленькую мисс Борджиа. Может, она хоть вам признается.

Задолго до того как я закончила свою речь, его внимание переключилось на Халиду: черные, похожие на маслины глаза пылали мертвящим огнем. Я почувствовала мимолетное облегчение оттого, что, несмотря на многочисленные тревоги и волнения этой ночи, у него достало времени и желания отнестись к этой проблеме всерьез. Косвенно это свидетельствовало о том, что он действительно не намеревался причинять ни мне, ни Чарльзу серьезного вреда.

Однако выражение глаз Грэфтона, устремленных на девушку, и ее собственный явный ужас немало

поразили меня. Она крепко вцепилась обеими руками в основание горла, сжимая нежный шелк платья так, словно ее мучило удушье.

– Это правда?
– спросил он ее.

Халида покачала головой, потом словно вспомнила, что у нее есть еще и голос:

– Это ложь, ложь! Зачем мне отравлять ее? В супе ничего нет, только мясо, лук, приправа, зафаран...

– Ну что ж, - сказал Грэфтон, - тогда ты не станешь возражать, если я предложу тебе самой отведать его?

Я еще не успела даже понять смысл сказанного, как он резким движением схватил с подноса чашку и подошел к девушке, держа руку на уровне ее рта.

Мне показалось, что я судорожно глотнула воздух, после чего слабо произнесла:

– О, нет...
– Это и в самом деле было уже слишком. Все происходящее напоминало традиционный сюжет из "Тысячи и одной ночи", словно восточная мелодрама самым смехотворным образом воплотилась в жизнь.
– Ради Бога, давайте лучше позовем собак и скормим суп им. Вы же специально меня разыгрываете, да? Ну ладно, опускайте занавес, я отзываю свой протест.

Неожиданно я замерла на месте; от былого изумления не осталось и следа, когда я заметила, что увлеченный разыгравшейся сценой, Грэфтон переступил порог моей комнаты, тогда как девушка продолжала пятиться от него... А на стене в комнате принца, над кроватью, висит ружье - если бы мне удалось дотянуться до него прежде, чем они схватят меня...

Ни Грэфтон, ни Халида даже не смотрели в мою сторону. Девушка медленно отступала от него, пока не уперлась спиной в стоящую за кроватью гору корзин, затем выставила руки вперед, явно желая оттолкнуть чашу.

Грэфтон сделал шаг назад, словно боясь расплескать жидкость:

– Так почему же ты отказываешься, а? Или я должен поверить в то, что ее слова и на самом деле правда?

– Нет, нет, конечно же не правда! Она так говорит, потому что ненавидит меня. Клянусь! Готова поклясться именем отца! Где мне взять яд?!

– С учетом того, что комната моей бабки скорее похожа на кабинет фармацевта, - сухо заметила я, - думаю, там легко прибрать к рукам нечто подобное.

Он даже не обернулся на звук моего голоса; все его внимание было обращено на девушку, которая смотрела на него, словно загипнотизированный кролик на удава, готовая в любой момент всем телом зарыться в груду наваленных друг на друга корзин и коробок.

Я чуть приблизилась к двери:

– Почему бы вам не заставить ее признаться?
– спросила я.

Я не заметила никакого движения, однако Халида, видимо, почувствовала, что он именно это намеревается сделать, а потому неожиданно проговорила:

– Ну хорошо, раз уж вы не верите мне! Я действительно кое-что положила туда и хотела, чтобы она выпила - только это совсем не яд, а всего лишь слабительное, чтобы ей сделалось плохо, больно. Она сука и сукина дочь! А вы еще заставили меня вернуть ей перстень, когда она и так богата... Конечно же, я не собиралась убивать ее, просто я ее ненавижу, и масло в суп я добавила только для того, чтобы она немного помучилась... совсем немного...