Горицвет. Лесной роман. Часть 1.
Шрифт:
XLVI
С лестницы на площадку поднялся плотный, лысеющий господин в повисшем на кончике носа пенсне. За ним вышел еще один, моложавый, стриженный под бобрик, говоривший что-то тому, кто шел за ними следом.
– Милости прошу, господа, - поприветствовал вошедших хозяин заведения.
– Добрый вечер.
Очевидно, оба новых посетителя были ему хорошо известны. Более того, судя по всему, их прибытие было настолько важным событием, что повлияло на водянистое наполнение радужной оболочки его глаз: вместо бесцветной оно сделалось бледно-голубым.
– Здравствуйте, Алексей Фомич, что нынче у тебя подают к шампанскому?
– Не заскучали без нас?
– Очень, очень... Рад, прошу пожаловать, - сыпал во всю Херувимов.
– А как поживает месье "Карамболь"?
– Так-таки не забыли!
Все трое весело раскатисто засмеялись, пожимая руки и добродушно похлопывая друг друга.
– Здорово, Фомич, - послышался еще один голос, поднявшийся над площадкой, от звуков которого у Жекки оборвалось сердце.
– Пожалуй, не ждал, что явимся сегодня?
– Как не ждать, да ведь вы всегда, точно снег на голову.
– О, Сом. Рыжая башка!
– Наше почтение.
Грег, а третьим из веселой компании прибывших игроков был, конечно же, он, пожав руку Херувимова и окидывая заинтересованным взглядом всех собравшихся на площадке, немедленно остановился на раскрасневшемся, вспотевшем лице Жекки, по которому еще пробегали всполохи недавнего побоища. Она стойко встретила его буравящие глаза, так, как будто, после сказанных ею слов, он стал для нее невидимым. Свободной рукой отлепила влажного лба выбившуюся прядь волос и с демонстративной медлительностью облизала горящие губы. "Явился как всегда кстати. Показать ему язык впрямки - слишком по-детски. А уж если он снова примется дерзить, я за себя не ручаюсь. С меня довольно".
– Что тут у тебя происходит?
– спросил Грег, обняв Херувимова за плечо на правах старинного друга.
– Какой-то крик, шум, никак снова драка?
– Да так, - заметно смущаясь, откликнулся Алексей Фомич, - прошу вас, господа, прошу. Антоша вас проводит.
Первые двое игроков уже переступили порог игорного зала, не дожидаясь напутствий.
– Лефарев, я пас, - крикнул им вслед Грег.
– Начнем без тебя, - донеслось из-за двери.
– Так что же?
– снова спросил Грег, продолжая весьма крепко придерживать Херувимова за плечо и при этом, совершенно не глядя на застывших у стены Жекки с ее надсмотрщиком.
– Да вот, понимаешь, вдвоем еле справились. Ей богу, вот с этой девчонкой, - сказал Алексей Фомич словно бы нехотя. Он понизил голос, рассчитывая, что Жекки его не расслышит.
– С этой милой молодой дамой, ты хотел сказать?
– небрежно кивнул Грег в сторону Жекки.
– А что она сделала?
– Да хотела, понимаешь, пройти в игру. Кинулась, как с цепи сорвалась. Чистый бесенок, ей богу. Сома вон чуть руки не лишила.
Грег, как будто не желая замечать смущения Херувимова, подвел его ближе к стене, где переминались Жекки и Сом. Сом, услышав, что говорят о нем, просиял во всю ширину неохватного лица, облепленного крупными веснушками.
– Точно так, ваша милость, как бы сказать, чуть не лишила, укусимши, - с радостным придыханием подтвердил он.
– Она тебя укусила, Сом, старина?
– спросил Грег, принимая участливый вид.
– Как есть. Во!
– и Сом, выставил под нос Грегу кое-как перевязанный носовым платком огромный кулак.
– Надо же, - почти искренне удивился Грег, вытаскивая из внутреннего кармана бумажник.
– И как, по-твоему, заживет ли до вторника? Ты ведь не забыл, что нужен мне для тренировки? Право, Сом, мне бы не хотелось боксировать с кем-нибудь другим,
– Да что ты, батюшка, - возмутился Сом, - какая еще груша? Да нешто ты здесь найдешь кого-нить лучше меня! И думать нечего. Кость славо богу цела, а шкура у меня задубевшая, в два дня затянется.
– Ну-ну, право...
– Грег, видя, что здоровая рука его приятеля занята, а раненая недееспособна, сам засунул в карман его куртки синенькую бумажку.
– Я так и думал. Ты ведь никогда меня не подводил.
По рыжебородой физиономии снова расплылась счастливейшая улыбка.
– Для вашей милости, я завсегда ... Будьте покойны.
– Самое интересное, - лениво протянул Грег, кивнув Сому и снова оборачиваясь к Херувимову, - что все, что вы говорите, мне не в диковинку. Это так похоже на мадам Аболешеву. Кстати, разве она не сказала, что пришла сюда вместе со мной?
– Что?
– изумление, прозвучавшее в вопросе Херувимова, в очередной раз повлияло на окраску его глаз, придав им более густой голубоватый оттенок.
– Она сказала, что пришла с каким-то Восьмибратовым. А ты что же знаком с... с этой дамой?
– Да, - небрежно подтвердил Грег.
– Так что ты, Фомич, уж будь добр, распорядись, чтобы Сом отпустил ее. Евгения Павловна страстная поклонница макао, и я обещал показать ей сегодня, что такое настоящая игра.
Херувимов, все еще не вполне оправившийся от услышанного, жестом приказал Сому разжать тиски. Освобожденная Жекки почувствовала растерянность. Она не знала, как ей теперь вести себя с Грегом, а он, казалось, вовсе не испытывал, находясь рядом с ней, ни малейшего дискомфорта.
– Не правда ли, Евгения Павловна?
– обратился он, приблизившись. Лицо его было холодно и беспечно.
– Если вы все еще не передумали, то я готов немедленно проводить вас.
Жекки отворачивалась, прятала глаза, ей было не по себе. В это время изнутри ее сотрясала борьба двух непримиримых сил, и она пока что не знала, которая из них одержит верх. Первая была сплавлена из кипящей смеси неутихающей ненависти, уязвленного самолюбия, поруганного достоинства, почти готовой прорваться на свет влюбленности, безумного страха и непередаваемого ужаса. Из удивления, смятения и неприязни.
Вторая представляла собой расчетливую, закованную в ледяные латы рассудка, упрямую армию здравого смысла. Но то, что стояло за ее боевыми порядками, все-таки не имело прямого отношения к практической выгоде. Жекки смотрела в себя, и видела белесую, покрытую пылью дорогу, уходящую в поникшие от зноя поля, разрезанную сухими трещинами прогалину на том месте, где с полей тропа сворачивала к Волчьему Логу. Живее своей тоски, она чувствовала сейчас заскорузлую, рассыпавшуюся в бурую пыль, комковатую землю, крепко сжатую в пригоршне и разлетающуюся вместе с дуновением раскаленного воздуха. Это была ее земля, ее сухая, мятущаяся под палящими лучами тоска, боль и надежда. Ей так давно, так нестерпимо нужна была обильная влага проливной воды, без которой ее жизнь истощалась и угасала с каждой высыхающей, исчезающей навсегда, живородной каплей. Жекки должна была спасти эту землю, чтобы спасти самое дорогое, что у нее было. Рыхлая сонная земля, нагретая теплом ее рук. Земля, под плугом вздымаемая большими скользкими пластами. Жесткая, стоптанная в пыль на деревенской околице. Земля, к которой она столько раз со щемящей сладостью прижималась, играя в детстве, падая на живот, и чувствуя, как громко колотится ее сердце - потому что это билось их общее сердце. Эта земля взывала к ней.