Горькие шанежки(Рассказы)
Шрифт:
Ей никто не ответил. Во дворе было тихо, на улице сумрачно и безлюдно. Только дождик все шумел, лениво сыпя по крышам и лужам. Тут из проулка выбежала лопоухая собачонка. Карлушка ухватилась руками за верх ограды, потянулась и, высунувшись из-за плетня, еще громче позвала:
— Де-еда!
Ее услышали: за летней кухонькой зарычала собака. Гремя цепью, она выскочила на середину двора и залилась лаем. Но тут на крыльцо вышел сам старик Колотилкин — высокий, с окладистой бородой и черными, глубоко посаженными глазами. Увидев торчавшую
— Ты пошто на забор забралась, птаха малая? Зачем?
— Деда, деда, — затараторила было Карлушка, но тут она сорвалась и исчезла за плетнем, шлепнувшись на траву у ограды.
Старик торопливо открыл калиточку и поднял гостью, отряхивая с нее травинки.
— Эх, неладная ты… Вот, поди, и ушиблась.
— Нет, деда, не ушиблась, — Карлушка радовалась, что добралась до места, что все ее страхи остались позади и теперь-то ее не дадут в обиду. Растопырив перед стариком два пальца, она торопилась сказать главное: — Вот, деда… Череж столько часов череж станцию пойдет эшелон. И в ем едет на фронт ваш Колька… Танкист!
Старик ухватил Карлушку за руку.
— Колька, говоришь? На фронт едет?
— Ага, деда… А ты, деда, помнишь, мы с папкой приходили к вам за салажками?
— Горе ты луковое! Салазки вспомнила… Иди-ка, иди вот сюда.
Прикрикнув на собаку, дед провел Карлушку в летнюю кухню — сухую, теплую, с запахами свежего хлеба и топленого молока. Посадив гостью у чисто выскобленного стола, придвинул к ней большую чашку с румяными, пахнущими медом шанежками с творогом, налил в кружку молока.
— Поешь, птаха, поешь, — приговаривал старик. — Он тоже присел на скамью, но тут же приподнялся, встревоженно спросив: — Да ты долго ли шла сюда?
— Нет, деда, — надкусывая шанежку, объясняла Карлушка. — Я все бегом больше. А там птица ба-аль-шая, а я как испужаюся… Чуть и не померла сражу…
— Бог ты мой, — тормоша кисет, взволнованно говорил старик. — Колька — на фронт… А старуха, лиха ей мало, в гости уехала. Вот же неладно все как…
Так и не закурив, он сунул кисет в карман и стал шарить под столом. Достал белый мешочек, стал укладывать в него шанежки, приговаривая:
— Хоть это старуха правильно сделала… Из последней муки надумала шаньгов испечь. Колька такие любит — творожные, на медке… Эх, Колька! Вот теперь на фронт едет. Чего же еще? Ага, меду туесок положим. В подполье варенья баночка есть…
Дед направился в дом, но из-за плетня его окликнула моложавая Соседка с непокрытой русой головой.
— Чего заметался, Дорофей Спиридонович?
Старик шагнул к плетню.
— Понимаешь, Ульяна, какое дело… Колька наш на фронт седни едет. С воинским эшелоном. Гостинцы вот ему собираю.
— Да ты что! А чего у тебя дома-то есть?
— Вот шаньгов насыпал, туесок меду кладу, варенья банку. Может, молока налить, а? Больше и нет ничего. И старуха не в час по гостям собралась…
— Можно
— Есть же, есть! — обрадовался дед. — Это ты хорошо подсказала!
Он убежал в дом, а соседка сорвала несколько капустных листьев и скрылась в своей избе.
Сидя у печки, Карлушка запивала шанежки молоком, обсыхала и отогревалась.
Вернувшись, дед положил на скамью безрукавку из мягкой овчины, шерстяные носки и варежки, кусок байки. Соседка передала ему два колобка желтого масла на капустных листах.
— Эк, бабья сноровка! — похвалил дед.
— Сейчас, погоди, еще кукурузы принесу, — сказала соседка. — Только сварилась. Сунешь в мешок, — им, солдатикам, в охотку будет. Это им что в родном доме побывать…
От спешки у деда все валилось из рук, не умещалось в сумке. Карлушка взялась ему помогать, но тут в кухню вошла соседка. Она вытряхнула все из сумки, уложила по-своему. В один носок сунула банку с вареньем, в другой — туесок с медом и обернула их куском байки. В женских руках все получалось легко, ловко, быстро. Через минуту сумка была собрана. Сверху в нее положили белый мешочек с шанежками.
— Иди, старый, иди скорей, — торопила соседка деда. И тут же вздохнула. — Мой-то вот где теперь? Второй месяц письмеца нету…
Дед тоже вздохнул.
— Напишет, Ульяна… Плохого не думай, напишет.
Выйдя за калитку, он быстро зашагал вдоль улицы.
Карлушка едва за ним поспевала. Старик перехватил сумку поудобнее и протянул девочке руку.
— Давай-ка опорину, сорока-белобока… Поди, упарилась под своим мешком?
— Ой, да и нисколечко…
Около дома Проновых Карлушка опять увидела Тараску и, не удержавшись, показала ему язык. Тараска обомлел, захлопал глазами, потом погрозил кулачком, но сунуться не посмел.
День уже близился к закату, когда Карлушка с дедом, перевалив падь, подошли к переезду. Все так же, то густея, то затихая, моросил дождь, и Карлушке было до смерти обидно, что ребятишки отсиживаются по домам и не видят, как она идет рядом с дедушкой из деревни. Посмотрели бы — тогда бы узнали, что и Карлушка кой-чего стоит…
Чалов встретил их на крыльце. Поздоровался с дедом за руку, погладил Карлушку по голове, улыбнулся и похвалил:
— Ну молодец, кнопка! Не испугалась, дошла.
— Дядя Саня, — перебила его Карлушка и, растопырив два пальца, спросила: — А прошло… столько… часов?
— Успели вовремя!
Они вошли в кабинет дежурного; сели на диван, стоявший у стены, против аппаратов и стола. Закурив с дедом, Чалов объяснил, что о Кольке ему сообщил дежурный с соседней станции, тому позвонил другой дежурный, а другому — еще более дальний… Так по цепочке и шла эта весть, переданная дежурным с большой станции, к которому во время остановки эшелона успел забежать сам Колька.