Горная хижина

Сайгё

(100)

Все без остатка Меняется и уходит В нашем бренном мире. Лишь один, в сиянье лучей, Лунный лик по-прежнему ясен.

(101)

Зашла и она, Луна, что здесь обитала, На лоне воды. Ужель в глубине пруда Тоже таятся горы?

(102)

Ожидаю в одиночестве ночь полнолуния

Нет в небе луны, Нигде до ее восхода Не брезжит свет, Но самые сумерки радостны! Осенняя

ночь в горах.

(103)

Лунная ночь возле храма

Светло, как днем, Я бы зари не заметил, Так сияет луна, Но время вдруг возвестил Ближнего храма колокол.

(104)

Пятнадцатая ночь восьмой луны

Как сильно желал я Дождаться! Продлить мой век До этой осенней ночи. На время — ради луны Мне стала жизнь дорога.

(105)

Глубокой ночью слушаю сверчка

"Сейчас я один царю!" Как будто владеет небом На закате луны, Ни на миг не смолкает В ночной тишине сверчок.

(106)

Сверчок чуть слышен. Становятся все холодней Осенние ночи. Чудится, голос его Уходит все дальше, дальше.

(107)

Цикады в лунную ночь

Росы не пролив, Ветку цветущую хаги [31] Тихонько сорву. Вместе с лунным сияньем, С пеньем цикады.

31

Ст. 107. * Хаги (леспедеца) — см. выше.

(108)

Олень лунной ночью

Родится в душе Ни с чем не сравнимое чувство. Осенняя ночь. На скале, озаренной луной, Стонущий крик оленя.

(109)

Лунной ночью думаю о давней старине

Глубокую старину, То, что давно минуло, Стану я вспоминать, Даже если луну этой ночи Затуманят вдруг облака.

(110)

Утром слушаю крики гусей

На ранней заре, Лишь ветер с вершиною разлучил Гряду облаков, Через гору переметнулись Крики первых прилетных гусей [32] .

32

Ст. 110. Крики первых прилетных гусей. — Гуси прилетают осенью в Японию зимовать.

(111)

Крик дикого гуся приближается издалека

Дикий гусь в вышине, На крыльях своих несущий Белые облака, Слетает на поле у самых ворот, Где друг зовет одинокий.

(112)

В сумерках вечера слышу голоса диких гусей

Словно строки письма Начертаны черной тушью На вороновом крыле… Гуси, перекликаясь, летят Во мраке вечернего неба.

(113)

Гуси в тумане

Конец послания Уже невидим вдали. Гусей перелетных Голоса понемногу стихают И растворились

в тумане.

(114)

Туман над горной деревней

Густые туманы встают, Все глубже ее хоронят… Забвенна и без того! Как сердцу здесь проясниться? Деревня в глубинах гор!

(115)

С самого вечера Перед бамбуковой дверью Туманы стелются. Но вот поредели… Так, значит, Уже занимается утро?

(116)

Олень и цветы хаги

Клонятся книзу Старые ветви хаги в цвету, Ветру послушны… Гонятся один за другим Дальние крики оленя.

(117)

Услышав, что одна дама, с коей в былые времена я сердечно беседовал, ныне живет в Фусими, отправился я навестить ее. Дорожки сада заглушила трава, жалобно кричали цикады

Раздвигаю траву. Словно хотят печалью Отяжелить рукава, В саду, роняющем росы, Даже цикады плачут…

(118)

Из песен о сверчках и цикадах

Вечер настал. Там, где на мелком бамбуке Жемчуг росы, В тишине зазвучала Первая песня сверчка.

(119)

Плачете на лугу, Словно вам тоже знакома, Цикады, тоска любви? Если б могли ответить, Я бы спросил у них.

(120)

Ужели рукава Лишь оттого окроплены росою, Что слушаю цикад? Какая странность! Это я, Я сам тоскую отчего-то…

(121)

Хризантемы

Осенью поздней Ни один не сравнится цветок С белою хризантемой. Ты ей место свое уступи, Сторонись ее, утренний иней!

(122)

На осенней дороге

"Когда ж наконец Ты окрасишь кленовые листья В багряный цвет?" Спросить я хочу у неба, Затуманенного дождем.

(123)

Кленовые листья становятся все ярче

Всему есть предел. Разве может еще сгуститься Этих листьев цвет? Дождь сыплется непрестанно На горе Огура [33] .

33

Ст. 123. Гора Огура — возле Киото, славится осенними кленами. На смену багряным листьям пришла луна.

(124)

Все осыпались листья На багряных ветках плюща, Что обвивает сосны. Видно, там, на соседних горах, Бушует осенняя буря.

(125)

Последний день осени

Осень уже прошла, Знает по всем приметам Лесоруб в горах. Мне б его беспечное сердце В этот вечер угрюмый!

(126)

К чему сожаленья мои? Даже вечерний колокол Уже по-иному гудит. Вижу, прихвачены стужей, Росинки рассыпались инеем.