Горничная Карнеги
Шрифт:
— Мисс Келли, я с трудом верю, что одна-единственная прогулка в парке в неурочное время погубит всю вашу карьеру.
— Прогулка в парке наедине с вами, мистер Карнеги, безусловно, погубит меня навсегда. И мне кажется, если начнутся расспросы, то мисс Аткинсон не станет молчать о том, что в тот день в парке я была не одна. Тем более что ранее она встретила нас вдвоем на Рейнольдс-стрит.
На его лице промелькнула тревога, тут же сменившаяся выражением твердой решимости. Мистер Карнеги привык получать именно то, что хотел.
— Пожалуйста, мисс Келли, позвольте мне все уладить. Существует множество
Я чуть было не согласилась, видимо смягчившись под действием согревающего бренди. До встречи с мистером Карнеги я еще ни с кем не ощущала столь пронзительного единения душ. Наши тайные разговоры в парке были единственными мгновениями чего-то подлинного и настоящего в моей нынешней жизни, наполненной притворством. Мгновениями, когда я прокладывала путь к надежде. Но я не могла подвергать риску благополучие своей семьи. Если я потеряю работу, им грозит нищета. Сейчас они держались только за счет заработанных мною денег. Напомнив себе об этом, я собралась с духом.
— Мистер Карнеги, позвольте мне объяснить вам мою ситуацию. Я могу говорить так же прямо, как вы говорили со мной?
— Разумеется, мисс Келли.
— Десять лет назад в Ирландии случился Великий голод. Я была еще маленькой. Однажды мама собрала в корзинку свеклу с нашего огорода и велела отнести ее Флэнаганам, нашим соседям. Тогда мы владели большим наделом земли — больше, чем все остальные фермеры в нашей округе, — и выращивали не только картофель, который в тот год весь загнил на корню. Мама переживала за Флэнаганов, потому что не видела их в деревне уже две недели, и, хотя у нас не было лишней еды, мы понимали: их положение еще тяжелее, чем наше. Флэнаганы жили на самом краю заболоченной пустоши. Я прошла несколько миль через лес, добралась до их дома и постучала в дверь. Мне никто не ответил. Меня с детства учили, что нельзя заходить в чужой дом без разрешения хозяев, но я принесла людям еду, которая — я знала — их обрадует, и не хотела оставлять гостинцы у двери снаружи, где их могли бы украсть. Поэтому я вошла в дом.
На мои глаза навернулись слезы. Хотя прошло больше десяти лет, то страшное зрелище навсегда запечатлелось в моем сознании. Не только в памяти, но и в самом сердце.
— И что я увидела, мистер Карнеги? Вся семья Флэнаганов… мать, отец, четырехлетний сынишка и дочка, еще грудная малышка… все были мертвы. Они погибли от голода. От них почти ничего не осталось. Их кости торчали даже сквозь несколько слоев одежды, которая не спасала голодных людей от зимних холодов.
Я вытерла слезы, размазав их по щекам.
— Великий голод в Ирландии прошел, но бедность осталась, мистер Карнеги. Моя семья борется с ней каждый день. Вы говорили мне, что именно воспоминания о былой бедности мотивируют вас продвигаться наверх ради блага вашей семьи. Что ж, мои решения определяются теми же воспоминаниями и тем же долгом перед семьей.
Я подошла к двери, секунду помедлила на пороге и обернулась к нему:
— Поэтому вы должны понимать, мистер Карнеги, что я никак не могу проявлять свои чувства, которые, возможно, к вам и питаю. И не могу рисковать благополучием своих близких,
Глава двадцать вторая
— Мама, ты не должна была рыться в моих бумагах.
Я застыла на месте. Миссис Карнеги отправила меня за корзинкой с пряжей, и я спешила в гостиную, чтобы помочь ей вязать новый шарф для младшего мистера Карнеги. Но теперь не решалась войти. Я никогда прежде не слышала, чтобы старший мистер Карнеги разговаривал с матерью в таком жестком тоне. Обычно они либо мягко подтрунивали друг над другом, либо вели серьезные деловые беседы. Сейчас же мистер Карнеги был по-настоящему рассержен, и мне в голову пришла тревожная мысль: могли ли в этих бумагах содержаться какие-то записи обо мне?
— Ты обвиняешь меня в том, что я сую нос куда не следует, Эндра? С каких пор мне отказано в доступе к твоей деловой корреспонденции? — Моя хозяйка почти кричала на своего обожаемого старшего сына.
— Это не деловая корреспонденция. Это моя личная переписка с Томом Скоттом.
У меня отлегло от сердца. Вряд ли мистер Карнеги стал бы писать обо мне мистеру Скотту. Но я по-прежнему не решалась войти в гостиную и предпочла постоять в коридоре для слуг и дождаться, когда мистер Карнеги уйдет. После того вечернего разговора в библиотеке мы с ним не виделись уже два дня, и я не хотела, чтобы наша встреча состоялась в такой напряженный момент.
— Личная переписка? — фыркнула миссис Карнеги. — Я не назвала бы личным письмо к твоему начальнику в Пенсильванской железнодорожной компании. К человеку, который в течение многих лет упоминается в наших с тобой деловых разговорах.
— Конкретно это письмо было личным. — Мистер Карнеги говорил тихо, но его голос буквально звенел от злости.
— Ты считаешь, что просьба к начальству отправить тебя в американское представительство в Глазго — это твое личное дело? Ты собираешься бросить нас с Томом управлять в одиночку всеми созданными тобой предприятиями, хотя сам понимаешь, что Том еще не готов к подобной ответственности. Твое решение касается всей семьи. Оно не может быть личным!
Он собрался ехать в Шотландию? Почему? Потому что я его оттолкнула? Хотя я сама отказалась от всякой надежды на отношения между нами, мне все равно стало грустно при мысли, что он уедет из этого дома — и исчезнет из моей жизни. «Прекрати, — сказала я себе. — Так будет лучше». В отсутствие мистера Карнеги пропадет и соблазн отступиться от долга.
— Мама, я взрослый успешный мужчина двадцати восьми лет, и у меня могут быть личные причины для такой просьбы. Конкретно сейчас меня интересует должность в Шотландии. Это все, что тебе стоит знать.
— Эндра, тебе же известна пословица: «Каждый дурак заработает деньги, но только мудрец сохранит заработанное». И оставляя свое состояние в руках неопытного младшего брата, ты ведешь себя как дурак.
— Мама, я никуда не уеду, предварительно не убедившись, что приняты все необходимые меры не только для сохранения нашего капитала, но и для его приумножения. Ты должна мне доверять.
Миссис Карнеги разрыдалась.
— Эндра, я просто не понимаю. Мы всегда обсуждали такие решения. Почему ты не посоветовался со мной? Почему ты сейчас не хочешь ничего говорить? Как ты можешь уехать, бросив меня и Тома?