Горничная Карнеги
Шрифт:
— Похоже, мальчики неплохо проводят время в Германии, — сказала миссис Вандеворт, обращаясь к моей хозяйке и другим гостьям: миссис Йорк, миссис Коулман и ее дочери Люси. После ужина дамы собрались в гостиной на чай со сластями, а джентльмены удалились в библиотеку курить сигары и пить портвейн. В мягком свечении газовых ламп, оттеняющих алое и золотое убранство гостиной, даже морщинистое лицо миссис Йорк казалась свежим и миловидным.
— Так и есть, — ответила миссис Карнеги. — Эндра прислал нам прекрасный отчет об их поездке в Дрезден. Как я поняла, им особенно понравился вечер в Semperoper.
Я невольно
— Да, это было чудесно, — согласилась миссис Вандеворт и отпила глоток чаю.
Миссис Карнеги поставила чашку на блюдце и торжественно достала письмо из кармана, скрытого в пышных складках ее платья из черного шелка. Этот момент неизменно наступал. Поскольку мистер Карнеги писал домой часто и очень подробно, моя хозяйка имела заметное преимущество в том, что касалось новостей о путешествии «мальчиков» по Европе, и пользовалась им с удовольствием.
— Позвольте мне зачитать вам отрывок из последнего письма от Эндры.
Миссис Вандеворт не смогла сдержать вздох — то ли досады, то ли покорности судьбе, я так и не поняла.
— Конечно, читайте, — сказала она. — Я всегда рада любым новостям о наших сыновьях.
Миссис Карнеги тихонько откашлялась и объявила:
— Я сразу же перехожу к самому интересному… Да, вот оно.
Когда стоишь на горе Везувий в дымке раннего утреннего тумана и смотришь вниз на некогда великий город Помпеи, сердце переполняется ощущением сопричастности древней истории. Нам казалось, что мы почти слышали грохот того рокового утра, когда началось извержение. Глядя на лазурное море на горизонте, на живописные склоны горы в бурной зелени, мы хорошо представляли себе, какими беспечными и благодушными были помпейцы даже при первых раскатах пробудившегося вулкана. Однако когда мы спустились в город, то ощущение радости и беспечности тут же прошло. Обозревая находки на месте археологических раскопок, мы очень остро прочувствовали всю горечь древней беды, почти как если бы нам самим довелось пережить тот страшный день вместе с несчастными жителями Помпеи. Поскольку весь город был погребен под вулканическим пеплом, он хорошо сохранился до наших дней, и теперь мы имеем возможность увидеть, как жили помпейцы и как они умерли. Дом Фавна с его удивительной разноцветной мозаикой — практически нетронутый памятник старины, который дает замечательное представление об утонченности и эрудиции жителей этого города, неожиданно прогрессивного и развитого для тех давних времен. Посещение Помпеев привело нас в задумчивое настроение — история оказалась живой и близкой, — и на обратном пути до Неаполя мои друзья впали в нехарактерную для них молчаливость. Похоже, мы все размышляли о том, что история скажет о нас самих.
— Какие прекрасные, проникновенные слова, — заметила миссис Вандеворт.
Моя хозяйка откинулась на спинку кресла. Ее тонкие губы сложились в самодовольную, почти надменную улыбку.
— Я тоже так думаю.
— Жалко, я не захватила с собой последнее письмо от Джона. — Миссис Вандеворт поставила чашку на стол и взяла вазочку с шоколадным желе. — Как вам понравилась их задумка с Комитетом по матримониальным вопросам?
Миссис Карнеги застыла, не донеся до рта миндальное пирожное.
— Каким комитетом? — спросила она нарочито непринужденно, но я расслышала
— Неужели Эндрю вам не писал? — усмехнулась миссис Вандеворт, упиваясь своим редким превосходством в осведомленности.
— Конечно, писал, — соврала миссис Карнеги. — Я просто не помню подробностей.
При слове «матримониальным» миссис Коулман моментально очнулась от своей кажущейся сонливости — возможно, из-за близящейся свадьбы ее дочери с младшим мистером Карнеги.
— Расскажите, пожалуйста, миссис Вандеворт, — попросила она. — Нам с Люси интересно послушать, что это за комитет.
— Как я поняла, наши европейские путешественники сформировали некое подобие комитета, составили список всех незамужних красавиц Питсбурга и теперь обсуждают их в качестве потенциальных невест. — Миссис Вандеворт обратилась к Люси: — Я даже не сомневаюсь, моя дорогая, что вы были бы на самой вершине списка, но вы уже почти замужняя женщина.
Обычно бледное лицо мисс Коулман залилось краской. Хотя она уже неоднократно встречалась с портнихой, которая шила ей свадебное платье, девушка каждый раз неизменно краснела при мысли о том, что означало замужество на самом деле.
Убедившись, что Комитет по матримониальным вопросам не касался свадебных планов ее собственной дочери, миссис Коулман утратила интерес к разговору и снова впала в свою обычную мечтательную прострацию. Миссис Карнеги вновь взяла слово:
— Похоже, что молодой мистер Вандеворт просто решил пошутить. Мне трудно представить, чтобы наши сыновья и молодой мистер Фиппс и правда составляли списки подходящих невест.
— Нет, миссис Карнеги, мальчики вовсе не шутят. Как я поняла из письма Джона, как минимум у двоих из них наметились серьезные перспективы.
Наверное, впервые в жизни моя хозяйка растерялась настолько, что не нашлась с ответом. И хотя я никогда не думала о мистере Карнеги в контексте возможного брака со мной, меня все равно обеспокоила мысль о том, что он женится на одной из питсбургских «красавиц», которых мне довелось повидать на различных светских мероприятиях. Я вспомнила наш разговор во время прощального ужина перед его отъездом, и к щекам прилил жар. Моя реакция на нынешнюю беседу о супружеских планах мистера Карнеги лишь подтверждала: мои чувства к нему никуда не исчезли.
— Хотя мой сын признался, — продолжала миссис Вандеворт, — что юные леди, назначенные ими в невесты, скорее всего, даже не подозревают об их намерениях. И вполне могут не согласиться.
Дамы рассмеялись, и моя хозяйка попыталась поддержать всеобщее веселье. Разговор перешел к следующему пункту европейского маршрута, и вскоре — к явному облегчению миссис Карнеги — в гостиную заглянул ее младший сын, который с подобающими извинениями объявил об окончании вечера. Ему завтра предстояло рано вставать, чтобы успеть на утренний поезд.
Пока хозяйка прощалась с гостями, я поднялась в ее спальню и подготовила все для вечернего туалета. Миссис Карнеги пришла нехарактерно притихшая и, пока я помогала ей раздеваться, не проронила ни слова. Она продолжала молчать, когда я втирала ей в руки ее любимый крем с розовой водой, полировала ногти замшевой пилкой и расчесывала волосы — ровно двести движений щеткой. Я тоже молчала, полагая, что если хозяйке не хочется заводить разговор, то мне-то уж точно не подобает заговаривать первой. К тому же я знала причину ее молчаливости и совсем не хотела обсуждать эту тему. Размышления о возможной женитьбе мистера Карнеги затуманивали мой разум.