Город без людей
Шрифт:
«Ну, наш Ахмед не поскупился здесь на красноречие», — подумал про себя Кадыбаба и сказал:
— Умный парень, в городе вырос. Такими вещами очень интересуется.
Да, если этот умный парень захочет, он будет хорошим зятем... При одной только мысли об этом на душе у Кадыбабы становилось легче. Хоть он и говорил всем, что его дочери Джанан восемнадцать лет, на самом деле через два месяца ей исполнится двадцать три. Время летит, а женихов нет. Милостью аллаха ему послан холостой помощник. Упустить такой случай? До самой смерти не простит себе этого Кадыбаба. Он сделал все возможное, чтобы заинтересовать Ахмеда. Но в таких делах не следует спешить. Постепенно
В комнату вошел староста деревни Сулейман, человек лет сорока с необыкновенно хитрым лицом. Не решаясь сесть, староста встал у порога, вместе с бородатыми сыновьями старика. По знаку Дервиша-аги он боязливо присел на самый крайний миндер [36] . Сулейман весь извивался, стараясь выразить свое уважение хозяину. Но глаза его оставались хитрыми, в них сквозила плохо скрываемая насмешка.
— Как больная? — небрежно спросил Дервиш-ага.
— Видно, хуже ей, Старший ага. (Все жители Чальдере, обращаясь к Дервишу-аге, называли его Старший ага, а его сыновей — Младший ага.) Жар у нее...
36
Миндер — подушка для сидения на полу.
— У вас кто-то болен, староста? — спросил Кадыбаба, затягиваясь кальяном.
— Жена, господин судья... Старший ага о ней спрашивает.
— Что с ней?
— Наверное, лихорадка...
— К доктору не возили?
— Трудно возить больных в касабу, господин судья... Телеги у нас нет, а женщина разве проедет восемь часов верхом на муле... Если бы еще здоровая была! Да и стара уж...
— Жар большой? (Кадыбаба знал, что так в деревнях называют температуру.)
— Очень.
— Во что бы то ни стало завтра же отвези ее в касабу. Может, что-нибудь опасное.
Дервиш-ага поддержал Кадыбабу:
— Господин судья прав. Сделаешь носилки из досок, возьмешь моих батраков — понесете по очереди.
— Слушаюсь, Старший ага.
— Староста из Османджика уехал?
— Под вечер, вместе со сборщиком налогов.
— Зачем приезжал?
— Будто скот наш забрел на их пастбище. Пастухи подрались. Говорит, следите за скотом, а не то кровь прольется.
— Это еще что?
— Да так, попугать хочет.
Наступило молчание. Слышно было лишь, как потрескивали дрова в очаге да бурлил кальян. В тишине эти звуки казались необыкновенно громкими.
— Как урожай в этом году? — спросил Кадыбаба, желая нарушить наступившее молчание.
— Слава аллаху. Где хорошая земля, собрали сам восемь-десять. В прошлом году было плохо. А сейчас слава аллаху...
— А на будущий год что будете сеять?
«Ох уж эти образованные люди, чудаки такие», — подумал про себя Сулейман, но вида не подал и сказал:
— Все будем сеять — ячмень, пшеницу, рожь…
— Свеклу посадите, свеклу...
— Вот вы сказали свеклу, а я вспомнил Панчаоглу [37] , — сказал Дервиш-ага. — Как там у него дела?
37
Игра слов: свекла по-турецки — панджар.
— Уговорил сборщика налогов, еще на пятнадцать дней отсрочили, Старший ага.
Дервиш-ага сердито затряс головой:
—
— Слушаюсь, Старший ага.
Кадыбаба улыбнулся:
— Дервиш-ага, ты что, как банк, всем открываешь кредит?
Дервиш-ага промолчал, но, казалось, был рад похвастаться. Весь вид его словно говорил: «Если бы ты знал, какие добрые дела я творю!»
За Дервиша-агу ответил староста:
— Да сохранит для нас аллах нашего агу. Бывает, он платит долги за всю деревню. Что бы с нами было, если бы он не помогал?
Все темы для разговора были исчерпаны. Настало время вечерней молитвы.
Ночевал Кадыбаба в комнате для гостей у Дервиша-аги. Проснулся он с утренней молитвой, которая словно приветствовала пробуждающуюся природу. В лучах восходящего солнца ветви смоковницы снова стали красными. В ослепительно голубом небе порхали щеглы, жаворонки, дятлы. Крестьяне с сумками за спиной и серпами шли в поля навстречу жизни.
V
— Вчера я читал Декарта, Бекир-бей... «Я мыслю, следовательно, я существую», — говорит он. Я так перефразировал это выражение: «Я ем, следовательно, я существую».
День клонился к вечеру, Ахмед и учитель Бекир медленно шли к роще.
— Вы сомневаетесь в своем существовании, Ахмед-бей?
— Приехав в Мазылык, я стал сомневаться во всем. И все-таки я уже привык к этой жизни.
— Откуда же эти сомнения?
— Я привык, но мне кажется, что в существовании моем нет никакого смысла... В этом мире всё, даже камни, земля, деревья, жучки, имеет какой-то смысл. Как же мне не сомневаться в себе?
— Хоть вы и говорите, что привыкли, на самом деле вы еще не привыкли.
— Привыкнуть — значит терпеть, соглашаться, не жаловаться; следовательно, я привык.
— Привыкнуть — это быть довольным всем, быть веселым, счастливым.
— В известной степени я и с этим согласен.
— В таком случае, почему вы ощущаете свое существование, только когда едите?
— Потому что я не могу мыслить.
Учитель остановился и стал выковыривать носком ботинка торчавший из земли камень.
— Я познакомился с Декартом во время занятий по философии в лицее. Мне мало что известно о нем... Но думаю, что его выражение «я мыслю, следовательно, я существую» надо понимать шире. Это не только «я двигаюсь, дышу, ем и, следовательно, существую». Смысл этого выражения гораздо тоньше и шире...
— Что же мне делать?
— Надо мыслить...
VI
В полночь Ахмед проснулся от ужасных криков, доносившихся из соседнего дома. Он быстро вскочил с кровати, оделся, зажег лампу. Было три часа утра. Пока Ахмед разыскивал в полутемной комнате домашние туфли, в голове его вихрем носились всякие догадки. Пожар? Или медведь-сосед задушил жену? Ахмед начал изучать соседа-дровосека с первого же дня, как увидел его. Этот человек, служивший прекрасной иллюстрацией типа, названного Ломброзо преступником от рождения, очень походил на медведя. У него был череп дикого животного и бессмысленное выражение лица, свидетельствовавшее о тупости. Изо дня в день занимаясь рубкой деревьев, он и сам стал вроде чурбана. «Какое удовольствие получает от жизни этот человек? — частенько думал Ахмед. — Этот крепкий автомат не замечает ничего, что окружает его, ни восхода солнца, ни пения птиц, ни смены времен года. Для чего он живет?»