Город без людей
Шрифт:
— Ну-ка, найди буквы, которые ты знаешь.
В этой фразе она знала лишь «Б» и «Е».
Хотя Седеф и не могла еще прочесть этой фразы, Ахмед без конца писал ее и маленькими, и прописными буквами, и печатными. Он испытывал огромное наслаждение от этой игры. Ахмед радовался тому, что, не унизив себя перед девушкой, может высказать свои чувства, тешил свою гордость тем, что с видом победителя писал девушке «я люблю тебя» — признание побежденного.
Иногда, увлекшись разговором, они забывали о занятиях.
— Ты довольна, что учишься читать? — спрашивал Ахмед.
— Да.
— Через месяц мы закончим алфавит... Тогда ты сможешь читать
— Правда?
— Конечно... Я заказал для тебя интересную книгу с картинками... Будешь читать ее — еще больше всего узнаешь.
— Что узнаю?
Ахмеду хотелось рассказать Седеф, что мир — это не только Мазылык. Но Седеф, словно угадывая его мысли, меняла тему разговора:
— Вам здесь скучно!
— Где?
— В Мазылыке.
— Почему ты так думаешь?
— Горожанам не нравится жить в деревне.
— Кто тебе это сказал?
— Мой дядя, который живет в Адапазары, часто ездил в Стамбул. Он говорил...
— Твой дядя неправ... Везде можно найти что-то хорошее. Адапазары тоже большой город; раз ты там жила, значит, и ты горожанка...
— Дядя рассказывал, что Адапазары по сравнению со Стамбулом такой же маленький, как Мазылык.
— Ну нет. В Адапазары есть электричество, места развлечений, магазины.
— Но в Стамбуле по-другому, правда?
— Может быть, в Стамбуле и по-другому. Но почему, когда мы говорим о городе, ты непременно вспоминаешь Стамбул? Ведь Конья, Кайсери, Нигдэ тоже большие города.
— Говорят, в Стамбуле громадные-прегромадные мечети.
— Видимо, твоему дяде очень нравится Стамбул.
— Да... очень...
— Почему же он не живет там?
— Там, говорит, нет картофельных полей...
— Вот видишь! Громадные мечети есть, а картофельных полей нет... В этом-то и дело. Если ты так же умна, как твой дядя, Седеф, ты быстро научишься читать...
VII
Радость, как и горе, не приходит одна. В тот же день Ахмед получил два письма, очень обрадовавших его. Его товарищ, живший в Анкаре, сообщал, что вопрос о повышении Ахмеда находится на утверждении в высших инстанциях. Заработок его повышался со ста одиннадцати лир семидесяти семи курушей до ста двадцати пяти лир шестидесяти трех курушей. Прибавка — четырнадцать лир, а это значит, что он сможет покупать пять-шесть новых книг.
Второе письмо было от лесовода из губернского центра. Лесовод сообщал следующее.
В результате переговоров с инженером и произведенных совместно с ним подсчетов выяснилось, что строительство электростанции обойдется гораздо дешевле, чем они предполагали. На одной из фабрик он нашел динамо в очень хорошем состоянии. Хозяин фабрики, старый его друг, продал динамо недорого, за две с половиной тысячи лир. Турбина обойдется в три тысячи лир, распределительный щит — в восемьсот лир. С мастером, которого рекомендовал для строительства инженер, лесовод сторговался за четыреста лир. Дороже всего обойдется провод. Нужно будет пятьсот килограммов провода, на это уйдет пять-шесть тысяч лир. Одним словом, электрооборудование будет стоить тринадцать-четырнадцать тысяч лир, то есть значительно дешевле, нежели они подсчитали. Через несколько дней лесовод привезет инженера, чтобы составить проект. Этот проект должен быть утвержден в министерстве благоустройства, но и здесь нужно найти какую-нибудь лазейку. А то утверждение может затянуться, если вообще проект не отклонят. Самое лучшее, не давая всему этому официального хода, как можно скорее приступить
Хоть таким образом этот пройдоха будет наконец наказан за свои аферы.
Если бы не одно судебное дело, которое Ахмед только что закончил, каким бы счастливым был для него сегодняшний день! Но образ осужденного крестьянина стоял перед его глазами и омрачал радостное настроение. Лет пятидесяти, рослый, с грустными глазами крестьянин обвинялся в том, что ранил агу [38] . Крестьянин был такой жалкий и тихий, что, если бы не показания многочисленных свидетелей, Ахмед ни за что бы не поверил, что он способен на это. У двери комнаты, где происходил суд, крестьянина ждала жена. Двое ребят ухватились за подол ее юбки, третьего она держала на руках. Молодая женщина хоть и бранила плачущих детей, но и сама не могла удержаться от слез. Было ясно, что перед судом стоял не просто человек, а единственная опора семьи.
38
Ага — кулак, помещик.
Ахмед как можно ласковее спросил у обвиняемого:
— Должно быть, была причина для твоего поступка? Он тебе тоже что-нибудь сделал? Может, оскорбил?
Крестьянин спокойно посмотрел на него и ничего не ответил. Полчаса бился Ахмед, стараясь заставить заговорить молчаливого крестьянина. Но тот словно онемел. Наконец, открыв рот, он произнес фразу, которой поначалу Ахмед не придал значения:
— Поле — его, семена — его, волы — его...
После этого он снова замолчал и до окончания суда не произнес ни слова.
Тяжело было на сердце у Ахмеда, когда он вышел из суда. Прежде чем пойти домой, Ахмед решил завернуть в лавку к Хасану-эфенди, где собирались в свободное время чиновники, и поделиться своими огорчениями с приятелями-учителями. Хасан-эфенди, уроженец Яньи [39] , в свое время приехал в Мазылык с тем, чтобы продать эту лавочку, доставшуюся в наследство его жене. Не найдя подходящего покупателя, он поселился здесь и начал торговать сам. Вечно улыбающийся, сладкоречивый, хитрый Хасан скоро почувствовал вкус к торговле, приносившей ему сто процентов прибыли. В его лавке можно было купить колбасу и домашние туфли, сыр и чулки, тахинную халву и веллингтонские макароны. Хасан питал чрезвычайную благосклонность к чиновникам городка и был счастлив, что его лавка стала своего рода клубом. Чтобы содействовать этим собраниям, он купил стулья и аккуратно расставил их среди ящиков с инжиром и изюмом.
39
Янья — городок в Греции.
Когда Ахмед вошел в лавку, Хасан-эфенди был один. Он тотчас вскочил и низко поклонился.
— Пожалуйте, господин судья.
— Как поживаешь, Хасан-эфенди?
— Благодарю. Да продлит аллах вам жизнь, господин судья.
Ахмед сел и закурил сигарету, предложенную хозяином лавки.
— Учителя не приходили?
— Вот-вот придут.
В лавке стоял неприятный тухлый запах.
— Ну рассказывай, Хасан-эфенди, у тебя всегда куча новостей.
— Откуда у нас быть новостям, господин судья, — начал ломаться Хасан. — С утра до вечера сижу в этих четырех стенах.