Город без людей
Шрифт:
На первых порах все шло хорошо. Увидев Халиме, которая в это время была одна на току, они схватили ее и потянули за собой. Но сама Халиме не проявила большого желания, чтобы ее умыкали. Она принялась кричать и звать на помощь. Откуда ни возьмись появились зятья, готовившиеся поблизости к молотьбе, а за ними и сам Муса-ага вместе со старшим сыном Салихом. Бекир и его товарищи успели уже вскочить на лошадей. Теперь только гнать... Как можно быстрее гнать! Но сын Муса-аги, кажется, не собирался так легко оставить их в покое. Он тоже вскочил на лошадь и пустился за ними. Началась бешеная скачка, сопровождаемая все усиливающимися криками и воплями Халиме. Фыоть... фьють... — просвистели
Заметив, что по нему стреляют, Салих спрыгнул с лошади и залег в межу. Некоторое время он отвечал на выстрелы, а потом замолчал. Не могло быть, чтобы его убили. И в самом деле, вскоре беглецы увидели, как Салих, прячась за снопами, начал отступать. Выходит, у него просто кончились патроны и ему пришлось отказаться от преследования.
Мустафа был доволен. Ведь все обошлось благополучно, без крови.
На следующий день Бекир пришел в кофейню немного позже обычного. Вид у него был мрачный.
— Послушался вас, дураков! — закричал он еще с порога. — Нет, видно, мне свыше было предопределено продать телку. А я вас, дурные головы, послушался и прогорел на этом деле на целых пятьдесят лир. Подбили меня, черти, не давать Муса-аге калым в сто лир, а теперь я остался без своей лучшей кобылицы, которая все сто пятьдесят стоила. Чтоб вам пусто всем было за ваши советы!
Все молчали. Только придурковатый Коджакафа Али бестактно хихикнул в своем углу и открыл было уже рот, но, испугавшись, что на него опять все зашикают, так и остался сидеть с открытым ртом, не решаясь что-либо сказать.
Бородатая знаменитость
Шофер маленького автобуса, который называют в народе «схватил-удрал» — «каптыкачты», смотрел на выстроившиеся вдоль дороги у вокзала грузовые и легковые автомобили. Он глубоко вздохнул и пробормотал:
— Ну и развелось счастливчиков!
Помощник шофера внимательно следил за пассажирами, сходящими с поезда. Белки его глаз так и сверкали из-под свисшего на лоб курчавого чуба.
Вдруг он словно нашел именно то, что искал, и закричал шоферу:
— Уста! [14]
— Чего тебе?
— Смотри! Смотри сюда, скорей...
Шофер глянул в ту сторону, куда показывал помощник. Перед зданием вокзала в замешательстве топтался старик с большой окладистой бородой, напоминавшей подвязанную торбу, в ермолке такке, какие носят хаджи [15] . В руках у него была переметная сума — хейбе.
И словно два бегуна на стометровой дистанции после стартового выстрела, сорвались шофер и его помощник со своих мест и кинулись навстречу хаджи. Через секунду один тащил старика за руку, другой вцепился в суму.
14
Уста — мастер, хозяин, учитель; обращение к старшему.
15
Хаджи — человек, совершивший паломничество
— Машаллах! [16] Милости просим, хаджибаба! [17] Добро пожаловать!
Старик ничего не понимал и ошалело бормотал в ответ слова вежливой благодарности:
— Рад вас видеть... в добром здравии...
— Тебе, наверно, в касабу?
— Да вроде так...
— Вах, вах, машаллах!.. Эй, Али, а ну клади скорей мешочек нашего дорогого хаджибабы вот сюда!.. А ты, хаджибаба, давай садись впереди. Ты не чужой, сядешь со мной рядом, а то сзади тебе будет неудобно.
16
Машаллах — восклицание, выражение удивления.
17
Хаджибаба — почтительное обращение к хаджи.
Старик с удовольствием залез в кабину и устроился на месте, которое предоставляют только самым уважаемым пассажирам.
— Они меня узнали, наверно, — забормотал он. — Да разве можно не узнать такого счастливчика? Ведь я единственный старик в касабе, совершивший паломничество в Мекку! Видно, слава обо мне дошла и до здешних мест!..
От этих приятных мыслей хаджибаба успокоился, несколько раз икнул и в ожидании отправления принялся перебирать четки.
Итак, первый пассажир был обеспечен. Шофер со своим помощником вернулись к железнодорожным путям и занялись подыскиванием новых клиентов.
Время шло. Уже четыре раза повторил хаджибаба все молитвы, которые он привык произносить, отправляясь в путь. Раз сорок перебрал он девяносто девять косточек своих четок... Но ни шофер, ни помощник не появлялись... И когда старик окончательно потерял терпение, в окно кабины просунулась вдруг ехидная физиономия помощника:
— Извини, хаджибаба, дорогой! Мы заставили тебя немного подождать. Но, сам понимаешь, приехал господин прокурор. Так что ты, пожалуйста, перейди в кузов, вот на это переднее сиденье... Ты ведь не чужой...
Старик обрадовался, что наконец машина тронется, и, потирая на ходу затекшую ногу, покорно перешел в кузов. Помощник втиснул в багажник несколько мешков, две головки сыра и захлопнул крышку. Машина начала рычать и хрипеть, содрогаясь на месте.
— Ну, поехали! Счастливого пути, бейим [18] , — сказал шофер, заискивающе обращаясь к сидящему рядом прокурору.
Но только автобус тронулся с места, как раздался чей-то вопль:
— Хасан-эфенди! Хасан-эфенди!
18
Бейим (от «бей» — господин) — «мой господин» — обращение.
Шофер затормозил, помощник открыл дверцу и высунулся.
— Хасан-эфенди, подожди немного...
— Вай, Бекир-ага, это ты?
— Да, я, конечно... и с семьей... Место есть?
— Ну как же, чтоб для тебя не было места, для Бекира-аги!
Помощник выскочил из машины, уложил на крыше автобуса тяжелые мешки Бекира-аги, затем, обернувшись к хаджи, сказал:
— Ты не чужой, хаджибаба. Пересядь, пожалуйста, на заднее сиденье. Уступи место пожилым женщинам.
Услышав, как его опять величают хаджибабой, старик безропотно встал и перелез на заднее сиденье. Ведь он искренне верил, что слава о нем разнеслась далеко за пределы родного городка и сделала его знаменитостью.