Город из воды и песка
Шрифт:
Войнов не юлил, не скрывал ничего. Говорить было не то чтобы просто, но он понимал, что необходимо. И вот он всё как есть, на духу, и выкладывал.
— И болезнь у него тоже редкая, — вздохнул Илья Андреевич. — Он рассказал тебе?
Войнов кивнул.
— Всё рассказал?
— Да.
— И про операцию? И про его… ограничения?
— Абсолютно всё.
— И? Тебя это устраивает?
— Я люблю его. И мне неважны никакие его ограничения. Если Саше что-нибудь нужно будет — я сделаю. Что угодно, помощь любая.
— Это ты сейчас так говоришь. А что будет завтра? Откуда знать? Он надоест тебе. Или вы поругаетесь.
— Мне кажется, у меня тоже не сахарный, — криво улыбнулся Войнов. — Но мы постараемся.
— Ты понимаешь, что Саша инвалид? То, что у него, — это не лечится. Поддерживать можно, да, входить в ремиссию. Но никто не знает — надолго ли… И ты, я надеюсь, понимаешь, что он не сможет никогда… с тобой… в том смысле, в каком вы обычно, ну, геи, это делаете, — Илья Андреевич осёкся — вряд ли это было то, о чём ему хотелось говорить, тема слишком деликатная и интимная.
Войнов посмотрел на Мисаренко-старшего. Наверное, даже слишком пристально. Увидел, прочёл в глазах, во всей фигуре его, в положении рук на столе — как Илью Андреевича измучила болезнь сына и осознание невозможности изменить его ориентацию.
— Конечно, я понимаю, — кивнул Войнов. — Саша инвалид, да, но прежде всего — человек. Я его полюбил как человека, как личность. Я ведь его не видел даже. А то, что у него Крон, — это особенность. Ни больше, ни меньше. Он с этим живёт, и я тоже с этим жить буду. Я смогу о Саше позаботиться, Илья Андреевич. Вам сложно мне поверить, я понимаю. Я для вас посторонний, вы меня в первый раз видите — вы не обязаны мне доверять. Это правильно… Но я просто хочу, чтобы вы знали, что можете на меня рассчитывать. Что бы ни случилось — я помогу. Я сделаю всё, что в моих силах…
— Но ты же не можешь быть уверен в том, что вы не расстанетесь? Случится что-то — и всё, вы разбежались. Тем более вы же другой ориентации. Если бы вы были… ну, традиционные — с женщинами проще это…
Войнов сразу понял, откуда в Саше это «если бы мне нравились женщины, мне бы проще было».
— Наверняка вы много чего про нас, про геев, слышали. Что непостоянные, меняем партнёров, всё у нас происходит быстро и в голове секс один. Отчасти это правда, конечно. Не буду говорить, что это совсем не так. Но тут понимаете что, Илья Андреевич, мы такие же люди, как и все остальные — не больные, не ущербные. Просто — такие. Это вот как Крон — навсегда. Только гомосексуальность не болезнь — её лечить не надо. Это часть тебя, часть твоего сознания, часть твоего тела и твоей личности. Мы влюбляемся так же, как и все остальные. И так же страдаем. Да, бываем неразборчивы, на случайном сексе повёрнуты. Но это лишь оттого, что у нас нет прав никаких: не можем в брак вступать, детей усыновлять, говорить смело, так, мол, и так — а это вот парень мой или муж мой. Скрываем любимых своих. Вы же ведь от мира не скрывали маму Сашину? Жили с ней, ребёнка воспитывали, всё вместе делали, на собраниях школьных появлялись или, там, в отпуск вместе ездили и жили в одном номере. А мы так не можем. Только не в открытую. Казалось бы, простые ведь вещи, обыденные. Но они недоступны, по большей части… Понимаете?
Илья Андреевич подзавис как будто — видно было, что не ожидал, переваривает. Войнов себя покорил мысленно: «Долбоёб! Вот зачем полез только?»
— Я даже как-то, знаешь, в этом ключе… не рассматривал. Не думал, что так, — наконец
— Простите… Я не хотел… Это, наверное, было лишнее, — начал Войнов.
— Нет-нет, всё правильно. Ты сказал всё правильно. Странно, что я раньше об этом не думал…
— Пропаганда всё-таки же работает, — вздохнул Войнов. — Мне бы тоже хотелось это изменить как-то. Только сейчас прессинг сильный слишком. Опять все гайки заворачиваются. К сожалению, это политика.
— Про маму тебе Саша тоже рассказывал? — вдруг спросил Илья Андреевич.
— Рассказывал. Любил её очень, и она его…
— Мне кажется, он так до конца и не оправился. Заболел ведь тоже из-за этого.
— Илья Андреевич, я всё сделаю. Я постараюсь, чтобы Саша не нуждался ни в чём. И чтобы счастлив был. Он счастья как никто другой заслуживает… И я тоже, — признался Войнов. — Если бы вы знали, как долго я искал его. Сашка — моя половинка. Не смейтесь только… Не думайте, что так не бывает, что это лишь в сказках. Я сам до недавнего времени думал, что не бывает так. А теперь вот уверен, что Саша — он моя лучшая половиночка.
Войнов замолчал. Чувствовал себя без кожи совсем. Было неуютно и даже больно как-то. Вряд ли Илья Андреевич поверил ему. Но Войнов всё, что мог сделал, может и больше даже. Дальше убеждать Мисаренко-старшего просто некуда…
— Дай-то бог, Никита… Ладно, — услышал наконец Войнов, и рука Сашиного отца ненадолго задержалась у него на плече. — Ты хочешь, чтобы Саша переехал к тебе?
— Саша… Он пусть сам решает. Как захочет, так пусть и делает. Половинка на половинку, может. И здесь, и у меня. Но это не так удобно, наверное… Конечно, я бы хотел, чтобы он жил со мной. У меня двушка в Сокольниках. Я один живу. Мама в другом месте, в Ростокино.
— А мама твоя знает? Отец? Как родители относятся?
— Отец с нами не живёт давно. Я даже, честно говоря, не знаю, где он. Он ушёл, когда я ещё мелкий был. И мы больше не виделись. А мама? Знает, да. Не очень понимает, как всё это может быть, но она в курсе.
— Я, в общем, тоже не против, Никит. Ты кажешься искренним. Чтобы прийти вот так, поговорить — это нужно иметь мужество. Ты только помни, что, если всё так серьёзно у вас, как ты говоришь, ты за Сашу несёшь ответственность.
— Я понимаю. Я готов, Илья Андреевич. Я не отказываюсь.
Когда Войнов постучался в дверь Сашиной комнаты, тот открыл ему почти сразу же, как будто под дверью и караулил, миленький.
— Что? Как? Что папа сказал? — кинулся он, взволнованный, к Войнову.
— Нормально всё. Я получил на тебя разрешение. Благословение. Как хочешь называй, Санечка, — засмеялся Войнов. — Ты теперь мой совсем. И так, и официально.
— Бумагу с печатью тогда показывай!
— Будет тебе сейчас и печать, и ещё чего-нибудь! — пригрозил Войнов, внезапно Сашу приподнимая и небыстро кружа.
— Никит, что ты делаешь? — заверещал Сашка, но не испуганно и не протестующе — а просто от внезапности и от радости.
— Люблю тебя, дурошлёпа такого, — сказал Войнов, вернув Сашу на место. Тот ему сразу в объятья бросился, руками сграбастал и задышал в шею.
— И я тебя… Очень, Никитушка… Как ты уломать отца смог?
— Ну-у-у… Уметь надо, — сказал Войнов. — Этому не учатся. Это, наверное, врождённое умение. Либо есть, либо нет. Так что…
— Офигеть, Никита! Горжусь тобой.