Город из воды и песка
Шрифт:
Войнов положил трубку. Подумал — счастливые. Так здорово! А его-то счастье совсем не торопится. Слишком оно уж какое-то сложное…
* * *
Утром на свежую голову Войнов в самом деле кое-что придумал. По дороге на работу. Ну а что ещё делать в пробках? Только подобные вещи и обмозговывать.
Если Саша опять появится, нужно его будет как-то поймать. Вот как ловят в силки дичь, так и Санечку надо. А нет другого выхода. На этот случай на работе как раз имелся запасной выход. И получалось, что идти к Сашиной машине Войнову надо было как бы сзади, с другой стороны. Единственное преимущество у этого, прямо скажем, не шибко тонкого плана было в эффекте неожиданности. Если Саша его не заметит — Войнов успеет до него добраться
Пятница (а это снова была пятница!) - и Войнов уже даже не понимал, хорошо это или плохо. Где же его эта в мозгах засевшая Friday, I’m in love? ? Ну где, э-эх, где же оно, обещанное?
Работать было сложно. Ещё б не сложно, когда тут только о личной жизни, которой нет ни фига, непрерывно думаешь! Но Войнов мужественно преодолевал. Вот примерно до шести вечера и превозмогал. А потом — ожидаемо появился Санечка (вот ведь баклан, а?!) на ожидаемом каршеринге. Просто машинка чуть изменилась — такая же полосатая, но теперь кроссовер. Войнову только и делать осталось, что снова подглядывать сквозь опущенные жалюзи. Детективное, блин, агентство «Лунный свет»! Пиздец ваще, господи! Рукалицо!
К семи — половине восьмого большая часть народа из офиса по домам рассосалась. К этому времени Войнов уже не мог рассуждать здраво. Адреналина было чересчур много. И это доканывало.
Войнов подловил момент, когда выходили девчонки из статистики, всегда шумные. Он рассчитывал, что Сашино внимание будет на них сосредоточено, когда те на выходе появятся. А сам он тем временем с другого входа подберётся. Если бы кто сказал Войнову пару недель назад, что он вот так красться будет по парковке собственного офиса, задами, прячась за другими машинами, боясь вздохнуть лишний раз — он бы послал, не раздумывая. Ну правда! Идиотизм же какой-то! А вот теперь он крался, и не дышал, и молился только, чтобы Саша его не заметил. И чтобы дёрнуться не успел. И чтобы окна не успел поднять. И чтобы, чтобы… чтобы — да просто чтобы всё получилось! Ну пожалуйста, Господи!
Всё так на адреналине и вышло: Войнов добежал незамеченным, пригнулся сбоку от машины и потом мигом развернулся, пружиной. Успел в открытое окно просунуться, схватить Сашу за куртку, даже зажать ему рот зачем-то. Хотя Саша и не пискнул — от неожиданности и ужаса. С него слетели очки, и Войнов теперь первый раз видел его глаза: огромные, испуганные, такие красивые, серо-зелёные с тёмной радужкой.
— Это я, — задыхался и глотал слова Войнов, всё ещё прижимая Сашу — видно было, что обездвиженного, сокрушённого паникой. — Это я, Саня, Санечка. Тише. Всё хорошо. Открой мне, пожалуйста. Мне так неудобно очень. Открой, Саш, прошу тебя.
Саша разблокировал двери. Тоже, наверное, от неожиданности. Войнов только тогда Сашу отпустил, когда его самого дверцей толкнуло. Войнов дверь потянул, открыл на полную и на колени перед машиной, перед Сашей бросился. Как был во всём своём офисно-маскарадном, так и кинулся. Уткнулся в Сашину эту куртку-ветровку дурацкую, руками обхватил, как смог, как получилось.
— Саш, тебе сейчас мне всё рассказать придётся. Бежать дальше некуда. Сейчас или никогда, слышишь? Саня? — умолял его Войнов.
Саша молчал, только дышал шумно и вздрагивал. Войнов ждал, так и застыв, приклеившись щекой к его куртке. Внезапно почувствовал, как ему на голову несмело легла ладонь Сашина.
— Я знаю…
— Можно я тогда рядом сяду? — спросил Войнов. — На пассажирское?
— Угу… Конечно…
Войнов поднялся с земли, отряхнул коленки, инстинктивно, а не из аккуратности. Обошёл машину и залез на пассажирское.
Если бы он мог, конечно, он бы и вовсе не смотрел на Сашу, на Санечку. Ведь не дурак же! Понимал, как Саше сейчас тяжело, как нервно. Но Саша был такой родной, такой близкий, красивый невозможно! Глаза у него какие! Самые потрясающие в мире! А губы? А щёки? А шея? А волосы? Господи, неужели Войнов всё это мог наконец видеть? Мог смотреть и впитывать, наслаждаться, боготворить, обожать, как и полагалось, как все влюблённые и делают — визуально, отмечать особенности кожи, строения лица, формы глаз, носа, бровей, изгиба губ, нежность щёк, россыпь родинок,
Войнов протянул руку, положил ладонь Саше на щёку, погладил большим пальцем кожу. Саша на мгновенье прикрыл глаза и прерывисто выдохнул.
— Я знаю, что тебе страшно. Мне тоже страшно, маленький. Что ты уйдёшь от меня. Что ты почему-то решишь опять, что мы не должны… Что ты, что я…
— Я не совсем здоров, Никит, — наконец решился Саша. — И это не самая приятная… болячка. Бывают разные степени… А у меня… у меня… всё было жёстко, в общем… И я не знаю, что и как дальше будет. Я надеюсь, что рецидива не случится. По крайней мере, в ближайшие годы. Но это, знаешь, как надеяться на то, что зимой мало снега выпадет или что он вообще не выпадет. Сейчас мне тоже как-то не очень… Опять пришлось ездить обследоваться, — Саша вздохнул. — Поэтому я пропадал на несколько дней.
— Сашенька, маленький мой, — прошептал Войнов.
Он чувствовал себя потерянным, беспомощным, жалким. Хотелось забиться куда-то и не отсвечивать. Постучать себя по голове. Просить у Саши прощения. Саше нужна была поддержка, а Войнову хотелось самому упереться Саше в плечо и ждать, когда он его обнимет и пожалеет. Войнов снова к Саше потянулся, сам не понимая, что хочет сделать. Обнять? Поцеловать? Погладить по плечу? Просто утешить как-то?
— Не надо, Никит, — выставил руку вперёд Саша. — Давай я тебе всё до конца расскажу, а ты потом сам решишь, что с этим делать. Захочешь ты со мной вообще… Или тебе видеть меня больше никогда не…
— Саш, ну зачем ты… — в отчаянии перебил его Войнов.
— Подожди. Не говори ничего сейчас, ладно? А то я не смогу… Мне и так тяжело. Особенно когда с тобой…
Войнов заткнулся. Опустил глаза. Дышать стало как-то совсем тяжко. Но Саше-то было ещё тяжелей. Мальчик его бедный. Любимый. Маленький…
— У меня болезнь Крона, — сказал Саша. — Знаешь что-нибудь об этом?
Войнов кивнул.
— В шестнадцать началось. Как раз после того, как мамы не стало. Долго не могли диагноз поставить. И я отца не хотел дёргать. Терпел. Думал, ну мало ли — просто что-то у меня сильно расстроилось. ЖКТ вообще не моё сильное место. Пройдёт же когда-нибудь. А оно не проходило никак. То лучше, то хуже. То думаешь — съел какой-то гадости, ну или отравился, там… Живот болит — типа ладно, бывает. Бегаешь без конца. И это… понимаешь, наверное, не очень приятно. Стрёмно вообще-то. Когда тебя может прихватить в любом месте и в любое время. В транспорте или на лекции. Или когда с друзьями гуляешь… Первую операцию сделали экстренно. Аппендицит, думали, но в процессе открылись бездны. Ничего красивого, в общем. Удалили, почистили. Колёсами всякими напичкали. Тогда Крона ещё не поставили. Нормализовалось на какое-то время, а потом — заново. Я уже есть стал бояться. Чего бы в себя ни засунул, а результат один всегда. Передвигаешься от туалета до туалета, короткими перебежками. Температура начала скакать. Лихорадка, бессонница. Отец говорил, что на меня страшно смотреть было — кожа да кости. А я и не смотрел даже. Мне уже всё равно было. Он с ног сбился. Пытался хотя бы врача найти нормального, который поймёт, что происходит. Нашли в итоге. Поставили диагноз. Но кишечник был уже в лоскуты. Резать только, а потом на препараты садиться пожизненно. И молиться, чтобы подольше где-то ещё не вылезло — в той части ЖКТ, которая осталась. А у меня только тонкий остался… Понимаешь, Никит, что это значит? У меня там — нет ничего. Зашито наглухо. Стома на брюхе выведена. И здесь — мешок. — Саша прикоснулся к животу через куртку. — Это навсегда. Это не изменится… Я только после второй операции человеком себя почувствовал. А то задолбался так, что только вскрыться, Никит. Честное слово. Очень хуёво было…
Саша исповедался и замолк. Войнов тоже долгое время не мог ничего говорить. Ни осмысленного, никакого другого. Сколько раз он думал, что может быть с Сашей, какие неполадки могут быть с физикой. О подобном ни разу, ни единой мыслишки не мелькнуло даже. «Жизнь просто сука какая-то», — подумал Войнов в тёмном глубоком отчаянии. За что же так его Сашу? Зачем же так с его Санечкой? Разве он виноват в чём-то?
— Я просто урод, Саш, конченый, — выдохнул наконец Войнов. — Прости меня… Сможешь меня простить когда-нибудь?