Город-крепость

Гродин Райан

Мертв. Дей мертв.

"Не может быть", — трепещет сердце.

"Так и есть", — плачет разум. Так и есть.

Тонкий шелк моего платья ничего не может противопоставить зимнему ветру. Холод клубится вокруг меня, будто кошка сворачивается на груди хозяина. Все тепло, что подарил мне Дей, сошло на нет. Как бы я ни старалась, удержать его не смогла.

Но посол цепляется за меня, тащит дальше по улице. Я же оцепенела от шока. Запястье пульсирует от боли. Шелковые тапочки бесполезны на этом пути из камней и стекла. Ступни кровоточат, они все в порезах,

с каждым шагом все больнее.

Осаму победил. Он исполнил свое желание, глядя на то, как в металлической вспышке выстрела умирает моё. И я могла бы это предотвратить. Если бы сказала «да» несколько дней назад, Дей не пришел бы за мной. Ему бы не пришлось смотреть в дуло пистолета Лонгвея. Он не умер бы.

Мы заворачиваем за острый угол, запястье уже бьется в агонии. Посол останавливается, я врезаюсь в жесткую ткань его костюма и пытаюсь рассмотреть причину остановки.

Нам некуда деться.

Улица из шлакоблочных стен, магазинных входов и висящих труб забита беспризорниками. Те, о которых вещал Лонгвей. Но они не похожи на Дея. Они костлявые, бледные, словно призраки, обернутые в тряпки.

На нас смотрят девять пар голодных, мертвых глаз.

— Пошли прочь с дороги! — рычит посол. Свободной рукой он машет так, словно отгоняет назойливых мух.

Но парни не двигаются с места. Мне хватает совсем немного времени, чтобы заметить их ножи, блестящие в темноте.

— Пошли прочь, мелкие ублюдки! — раздается рев из бочкообразной груди посла. Он гремит трубами над нашими головами, от него содрогаются осколки под моими ногами, но мальчишки не шевелятся. Единственное, что меняется, — их глаза. Голод, который прежде был словно налит свинцом, вспыхивает. Он такой же яркий, как золотые запонки на рукавах посла. Такой же острый, как лезвия их ножей.

Джин Линь

Годы глухих дверей и пустых углов. Месяцы темноты и черноты. Ночи мокрой дрожи и мертвых крыс, обжариваемых на вертеле. Дни перебежек, терзаний, драк и перебежек.

И это было не зря. Сейчас я могу просто стоять и смотреть. Гадаю, как я вообще могла сомневаться в том, что найду сестру.

Первое, что я вижу, — её платье. Красное, как дракон, под уличными фонарями. Ярче, чем кровь. Сейчас её волосы длиннее. Заплетены в косы. Лицо мягче, на нем больше грусти. В глазах появилась тяжесть. Вес на плечах, которого раньше не было.

Но это все еще моя Мей Юи. Моя красивая, прекрасная сестра.

Моя сестра — красавица, а посол — чудовище. Наполненное горячим воздухом и дымом. Он фыркает и отдувается лишь для вида. На самом деле Осаму полон страха. Бандиты хорошо его чувствуют. Ножи, упиравшиеся мне в горло, теперь направлены на него. Восемь штук.

— Я государственный чиновник, за мной идут мои люди. Если вы дернетесь, они вас всех перестреляют, — огрызается он.

— Он врет, — ясно и четко говорю я. Громко. Моя рука все еще крепко сжимает револьвер Дея. — Он здесь один.

Только теперь посол замечает меня. Его глаза почти вылезают из орбит. Как у крысы, раздавленной ботинком.

—

Ты! Это ты все подстроил, маленький...

Из кармана появляется моя рука. Она не трясется, как все остальные части моего тела. Револьвер направлен прямо послу в грудь.

Оружие завершает то, чего не могут девять ножей. Посол замолкает. Его лицо становится такого же цвета, как свежее мясо. На нем написан страх.

Револьвер не трясется, в отличие от моего нутра.

Давай. Давай. Давай.

Но мои пальцы не двигаются. Не нажимают на курок. Я смотрю в лицо посла и вижу там лишь хитрый прищур Куена. Ужасный, пустой, окровавленный после того, что я с ним сделала.

Я упустила свой шанс. Посол, словно трус, прячется за моей сестрой.

Мей Юи

Посол разваливается подобно клубку ниток, который никто не смог поймать. Все его маски, что он натянул для Лонгвея, сброшены. Сейчас он просто стоит — пигментные пятна на лице становятся фиолетовыми, как мои синяки, — и смотрит на мальчика с пистолетом.

Что-то варварское, что-то знакомое чудится мне в парнишке с оружием. Он смотрит на посла таким же взглядом, каким смотрела на отца Джин Линь: глаза полны яда, в кулаках сила.

Я думаю о сестре и пристальнее вглядываюсь в мальчишку.

Не может быть... Не здесь...

Посол крепко прижимает меня к себе. Теперь он закрыт от пули мной. Как только это происходит, лицо парня меняется, становится мягче. Так много раз я видела его по ночам. Когда мы вместе смотрели в окно, гоняясь за звездами.

Не может быть... Но так и есть.

Образ моей сестры — вот та сила, что требуется мне сейчас. Она наполняет меня изнутри сталью, отвагой и нереальностью. Моя свобода, моё освобождение стоит прямо передо мной. И я единственная, кто может за все это ухватиться.

Ладонь посла сжимает мне горло. Его рука лежит на плече. Я со всей силы вонзаюсь в неё зубами.

Он воет, и во рту я ощущаю вкус крови: соленый и горьковатый. Посол отдергивает руку, и я мчусь к мальчишкам и их ножам. Они не обращают на меня никакого внимания, сжимая кольцо вокруг посла. Я вижу их кости, выпирающие у глазниц. Костяшки пальцев, сжимающие слишком большие для них рукояти. На ум приходят бродячие собаки из моей провинции. Насколько ожесточенных и костлявых существ сделал из них голод. Монстры, что не знают страха.

Сестра хватает меня за руку и тянет прочь. Мы бежим по улице, успев проскользнуть в темный переулок, когда посол кричит уже всерьез.

И мне не жаль.

Иногда, когда ярость отца достигала невозможных пределов, а удары становились убийственными, мы прятались. Джин Линь всегда шла первой: прочь за дверь, мимо дерева гинкго в лабиринт рисового поля. Мы заходили по пояс в воду, скользя, словно змеи, которые на самом деле жили в этих зеленых волнах.

Сейчас у меня такое же ощущение. Но вместо рисовых полей Джин Линь ведет меня мимо липких стен и куч мусора. Использует щели, которые я бы даже не заметила, если бы она изо всех сил меня туда не потянула.