Город заблудших
Шрифт:
– Вы об этом его трюке с возвращением из мертвых?
– Совершенно верно, – кивает Саманта. – Вы же видели его в морге? Видели другие тела? Как будто их иссушили? Я точно не знаю, как он это делает, но время, которое ему нужно для возвращения, зависит от того, что его окружает. Однажды он был мертв больше трех лет.
– Вы знаете, почему он выглядит таким старым?
Она смеется:
– Потому что он стар. Он по-прежнему стареет, только очень медленно. Однако он живет на свете
– Вы сказали «не для себя». – В памяти всплывают люди, которых превратили, как и Хулио. Интересно, был ли кто-нибудь из них похожим на меня. – Он всегда сначала проводит эксперименты на других?
– Разумеется. Он ведь не дурак. В конце концов это и стало причиной, по которой мне пришлось его оставить.
– Что произошло?
Она смотрит на меня так, будто я редкий тормоз. Когда до меня наконец доходит, я понимаю, что она права.
– Сколько вам лет? – спрашиваю я.
– А сколько дадите?
– Года двадцать три.
– Что ж, я оскорблена, – говорит Саманта, слегка надувшись. – Мне было девятнадцать, когда он меня убил.
Глава 21
– Что, черт возьми, это значит?
Она лукаво улыбается. Мы возвращаемся в гостиную.
– Мне нужно что-нибудь покрепче чая, – заявляет Саманта, наливает себе в бокал бренди и садится на диван, прислонившись к спинке.
У нее такой уютный вид, что на ее месте вполне могла бы быть кошка. Я никогда по-настоящему не понимал значения слова «изящный». Теперь понимаю.
Шлепаюсь в кресло напротив Саманты. Тишина затягивается. Видимо, мне придется это исправить.
– Он вас вернул, – наконец говорю я. – Как и меня.
Она качает головой:
– Не совсем. – Ставит бокал на кофейный столик между нами, тянется ко мне и берет за руку. По сравнению с моей пятерней комнатной температуры, ее руки просто обжигающе горячие.
– Вы все еще теплая, – замечаю я.
– Я все еще жива. – Она переворачивает мою ладонь, гладит тонкими пальцами по запястью. – Это больно? Когда сердце не бьется? Когда не нужно дышать?
– Нет, – отвечаю я. – Я вообще ничего не чувствую.
Она отпускает мою руку. Что-то пробегает по ее лицу. Неужто зависть?
– Я получила бессмертие, которого жаждал Сандро, – говорит она. – В Восточной Африке он заключил с кем-то сделку. Подробностями никогда не делился. Но, если бы он доверял этому кому-то, мы с вами скорее всего сейчас бы не разговаривали. В общем, Сандро решил сначала попробовать на мне.
– А для этого он должен был вас убить?
Саманта кивает:
– Это было… неприятно. А когда он попытался сделать то же самое с собой, тот, с кем он договаривался, сказал ему,
– Выходит, вы не можете умереть?
– Не навсегда. На день. Самое большее – на два. Я словно просыпаюсь от дурного сна и живу дальше как ни в чем не бывало.
– Неплохо, наверное. – Я только за вечную жизнь и все такое, если бы не разлагаться раз в день.
– Пару раз пригодилось, – говорит она.
– А ведь вы до сих пор не сказали мне, сколько вам лет.
– Вам никто не говорил, что задавать женщине подобный вопрос вопиюще невежливо? – Я молчу, и от притворных обид не остается ни следа. Саманта закрывает глаза, как будто ей стыдно. – В январе мне исполнится четыреста восемь лет. То есть мне кажется, что в январе. В те времена календарям уделяли намного меньше внимания, чем теперь.
Так вот откуда ноги растут. Весь ее шарм и манеры – хорошо отрепетированная роль. Однако она как будто не придерживается сценария. Есть в ней что-то немного неестественное.
Еще бы. За четыреста лет она просто-напросто забыла, как быть нормальной.
Саманта встает, отворачивается от меня и идет к французским дверям.
– Я знала, что вы об этом спросите, – говорит она. – И все-таки мне жаль, что спросили.
Я подхожу к ней сзади. Она прислоняется ко мне спиной. Теплая и мягкая. Я обнимаю ее. Понятия не имею, что я делаю, но точно знаю, что мне приятно.
– Извините, – искренне говорю я. Еще больше мне хочется извиниться за следующий вопрос. – Какая вам польза от того, что происходит? Чего хотят Нейман и Джаветти, я понимаю. Но зачем сюда впутались вы?
– Сандро приблизительно семьсот лет, – говорит Саманта и дает мне несколько секунд переварить услышанное.
Я знал, что он древний, но семьсот лет? В голове не укладывается. Мне и четыреста уложить трудно. Хотя, конечно, такая информация лишней не будет. Охренеть как жутко, но все-таки.
Я киваю, и она продолжает:
– Мы познакомились, когда мне было восемь. Он меня оберегал, воспитывал. Когда я выросла достаточно, чтобы не быть для него ребенком, он стал моим любовником. Вы пока не знаете, но в долгожительстве есть свое особое одиночество. Я потеряла счет тому, сколько раз была замужем. Сколько у меня было любовников. Есть лишь один человек, которого я знаю почти всю жизнь. И я не могу от него отвернуться. Все, кого я знаю, умерли или умрут. Все, кроме нас с Сандро. И вот теперь еще есть вы.