Город заблудших

Блэкмур Стивен

– В двух словах не рассказать, – отвечаю я. – Он еще что-нибудь говорил? Где его искать, например?

– Сказал, что сегодня будет в клубе. Чувак, ему нужен ты. Если ты не явишься, он натравит свою чертову псину на меня. Ты должен приехать.

– Я подумаю.

– Да нет же, серьезно…

Я вешаю трубку.

Значит, сегодня Джаветти будет в клубе. Он думает, что камень у меня. Понятия не имею, с чего он взял, что мы с Дэнни друзья.

Что ж, я приду хотя бы для того, чтобы посмотреть, как собака Джаветти сожрет Дэнни.

Грех упускать такую возможность.

Мне надо избавиться от Джаветти. Если я его убью, то выиграю время. Одна фигня – сколько? Единственное, чего я добьюсь, – Джаветти взбесится до белого каления. И нет никаких гарантий, что я найду камень до того, как он вернется и придет по мою душу. А раз уж у него теперь есть здоровенная псина, то и убить его будет далеко не так просто.

Постепенно в голове оформляется идея. Может, не самая удачная, а если до конца по чесноку, то мне не очень хочется это делать. Но, чем больше я об этом думаю, тем больше у меня уверенности, что это может сработать.

Набираю номер Фрэнка. Пара гудков, и он берет трубку.

– Какого хрена тебе надо? – спрашивает он с тем же презрением, с каким я ответил на звонок Дэнни. Голос звучит устало и как-то не очень внятно. Твою налево.

– Ты нажрался, что ли? Еще и восьми утра нет.

– Пошел ты.

Зуб даю, он вот-вот повесит трубку.

– Погоди, – говорю я. – Ладно, это не мое дело. Извини. Я знаю, где найти Джаветти. Если он тебе все еще нужен.

Эти мои слова заставляют Фрэнка еще повисеть на линии:

– Серьезно? И где он?

– Знаешь клуб Саймона? В Голливуде?

– Который возле Чероки-авеню? Ага, знаю. Он там?

– Будет сегодня вечером. Точно не знаю когда. Клуб открывается в десять. Джаветти ищет меня и угрожает кое-кого убить, если я не нарисуюсь.

Фрэнк смеется:

– Хреново он тебя знает, да? И что, по-твоему, я должен с этим делать?

– Ну, мне показалось, ты захочешь узнать, где его можно будет найти. А еще я подумал, что если ты приведешь с собой парочку своих жирных приятелей копов, то сможешь закрыть его на пару дней, пока не решишь, что с ним делать. Если за ним будет приглядывать доблестная полиция Лос-Анджелеса, вряд ли он сможет свалить за пределы округа.

В трубке виснет тишина. Фрэнк думает.

– Ты там будешь?

– Ага, – отвечаю я. – Заманю его в клуб и отвлеку. А ты займешься своим коповским дерьмом и устроишь его в камере. Или на заброшенном складе. Или где твоей душе угодно. Не сомневаюсь, что ты сумеешь придумать для него нечто особенное.

– Ну, не знаю, – говорит Фрэнк.

– Он убил твоего брата, – напоминаю я. – Слушай, можешь пристрелить его к чертовой матери, мне насрать. Можешь сунуть его к себе в багажник и ждать, когда он очнется. Я всего лишь пытаюсь тебе помочь. Это ж не ядерная физика, елки-палки. Закрой его где-нибудь, и все дела.

– Чтобы он перестал тебя донимать? – спрашивает Фрэнк. – Теперь ясно, чего ты хочешь. Он

же тебя ищет, да?

Не вижу смысла ему врать:

– Ага. Сделай так, чтобы он оставил меня на хрен в покое хоть на пару дней. И чтоб он был живой. Мне некогда волноваться, что он опять свалит из морга.

– Хрен с тобой. Приеду. Посмотрим, что я смогу сделать.

– Вот и хорошо. Лучшего шанса у тебя не будет, приятель.

Но он уже повесил трубку.

Глава 22

Днем «Эджвуд Армс» ничем не лучше, чем ночью. Диву даюсь, чем это место привлекает Габриэлу.

Паркуюсь на другой стороне улицы, проехав мимо двух стариков-мексиканцев, которые делят на двоих банку пива. Шикарно.

Старый латинос за вахтерским столом злобно зыркает на меня пожелтевшими глазами:

– Она в баре.

– Спасибо.

Он ржет:

– Вот уж не за что, pendejo [36] , – и закрывает руками уши. – Покайфуй там от шума.

[36]Pendejo – (исп.) придурок, дурак; чувак.

Понятия не имею, что он несет, пока не открываю дверь в бар. Мне в лицо бьет крик. И не просто какой-нибудь обычный крик, а такой, будто кто-то трахает ораву котов в задницу куском штакетника.

Вместо бара за дверью нечто, смахивающее на полевой госпиталь времен Первой мировой. Сквозь несуществующие окна льется яркий солнечный свет. От лениво вращающихся потолочных вентиляторов по помещению гуляет слабый прохладный ветерок. На койках за москитной сеткой лежат молодые люди. Кто в бинтах, кто истекает кровью, а кто и вовсе без привычного набора конечностей, но все как один орут и зовут матерей.

– Что за черт? – перекрикиваю я шум, заметив Дариуса и Габриэлу в конце длинного ряда коек.

Дариус одет, как допотопный врач. Белый халат и зеркало на повязанном вокруг башки ремне. Пока я иду к ним, он поигрывает бровями, как долбаный комик.

На лице Габриэлы смесь отвращения и раздражения. Она тычет пальцем в Дариуса:

– Он отказывается их заткнуть.

– Я всего лишь подумал, что твоему другу будет приятно почувствовать солидарность с этими почтенными ранеными, – орет Дариус, чтобы его услышали в оглушительном шуме.

Только теперь до меня доходит, что они стоят над койкой Карла. Карл в сознании, но в его случае это понятие относительное.

– Сомневаюсь, что такой шум ему чем-то поможет.

– Да ничего он не слышит! – отмахивается Дариус. – Я это делаю только правдоподобия ради.

– Вот видишь? – ворчит Габриэла.

По всему видать, ни крупицы контроля над Дариусом у нее нет. Впрочем, если ее и заботит этот факт, вида она не подает. Я пробую другой подход:

– Может, все-таки приглушишь громкость? Пожалуйста.