Господин следователь 6
Шрифт:
Вот я, лично, не отношу себя ни к славянофилам, ни к западникам. Так что, спорить с великим историком не собираюсь.
— Я читал курс лекций профессора Ключевского, посвященный Петру Великому, — похвастался я. — Ежели что, то скажу — куда вы не бросите взгляд, везде увидите наследие Петра. И в газете, и в утреннем кофе, и даже в наших мундирах и в статском платье.
— Вот и прекрасно! — обрадовался декан. — Что ж, очень приятно было с вами поговорить, но мне пора.
Я уже засобирался, но вдруг вспомнил:
— Виктор Алексеевич, кажется, для получения степени кандидата нужна еще и письменная работа? — робко поинтересовался я.
— Письменная работа… — рассеянно сказал Леготин. Кивнул, соглашаясь
Встав с места, подошел к шкафу, открыл дверцу и вдумчиво посмотрел на стопки рукописей и папок.
— Так, чтобы вам предложить? Чтобы не слишком свежее?
Выбрал одну из рукописей, положил ее передо мной.
— Вот, замечательная работа, посвященная реформам наших императоров в области законодательства по защите лесов. Написана она лет двадцать назад, автор, насколько я знаю, уехал за границу. Можно бы и поближе к нашему дню взять, там и бумага посвежее, но лучше не рисковать. Пусть эта. Понимаете, что с ней делать?
Еще бы бывший доцент (или я еще действующий?), да не понимал. Что, у меня у самого не было таких казусов? Еще как бывало! Предположим, идет защита курсовиков, а потом обнаруживается, что одного курсового проекта не хватает. Я что, побегу студента искать, который по забывчивости свою работу домой утащил? Делать мне больше нечего. А меня уже с кафедры поторапливают — мол, где? И лучше курсовые сразу же сдать секретарю, чтобы она сложила их в большую коробку (типа — а вдруг проверка?). Полежат эти курсовые проекты несколько лет, покроются пылью, а потом… Нет, их не выбросят, а возьмут в качестве черновиков для сотрудников кафедры. Бумагу, хотя ее используют все меньше и меньше, все равно следует беречь!
Так что, мне проще тут же набрать в поисковике «великого и могучего» Интернета название курсовой, а потом попросту поменять титульный лист, внеся туда данные растеряхи, скачать и распечатать. Все равно студент свою курсовую так же содрал.
— Да, господин профессор, а когда вы назначите испытания? — задал я главный вопрос.
— Так чего тянуть? — хмыкнул профессор, уже открывая мне дверь. — Завтра, скорее всего не удастся, а вот послезавтра… Да, послезавтра самый лучший день. Вечером у нас как раз будут именины одного из профессоров — человек заслуженный, нельзя не пойти, так что ваши экзамены мы начнем принимать… ну, часиков в пять. Но вам лучше подойти к моему кабинету за полчаса, отдадите мне работу, я ее подпишу, сразу же напишу рецензию.
— Понял. Благодарю вас, — искренне поблагодарил я декана, выходя в коридор.
Как говорят — раньше сядешь, раньше выйдешь. Послезавтра придется сдавать сразу четырнадцать экзаменов? Хм… Придется, куда же деваться?
Письменная работа не слишком большая, но и немаленькая. Листов двадцать пять. Бумага старая, листы пожелтели. Придется переписывать не только титульник, но и все остальное. Что ж, Нюшке назавтра будет работа. За день девчонка точно не управится. Так что, придется маменьку подключать. И сам что-нибудь попереписываю. А так, дружненько, навалимся и все сделаем.
Конечно, я человек наивный и доверчивый, но не настолько. Понимаю, что Легонину от меня что-то надо. Но что? И на что же я подписался?
Глава двенадцатая
Медик-литератор
Вышел я из кабинета с чувством эйфории, но пока спускался, легкость чувств куда-то улетучилась. А уже во дворе явилось недоумение и некоторое опустошение. Кажется, сдал свой первый экзамен. Да или нет? Скорее да, чем нет. В то, что все остальные экзамены сдам и получу диплом, верилось пока слабо. Уж не слишком ли все просто? В реальной жизни так не бывает. Помечтать, разумеется, можно, но лучше будет, если я поверю в реальность, когда в руках окажется документ с подписями и печатями. Кстати,
Отошел к ограде, развернулся и посмотрел на здание Московского императорского университете. Когда сюда ехал, извозчик довез до самых ворот, а потом я пошел на аудиенцию с деканом, так как-то не до разглядываний было.
В моей истории оно никуда не делось, как стояло на Моховой, так и стоит. Правда, в нем нынче музей (не помню, какой именно, не удивлюсь, если и не один), а еще институт стран Азии и Африки.
Полагается «попаданцу» сравнить, довести до сведения читателей — что изменилось, а что осталось, как было. Ну да, в двадцать первом веке какие-то перемены есть. Вон, определенно, печных труб, что высятся на крыше, уже нет, убрали за ненадобностью. И ограда другая. Нынешняя более массивная и красивая. Это помню. А что еще? А, кустов нет, а моем прошлобудущем здесь станет позеленее. Чего-то еще не хватает, но чего именно — не помню. Да и какая разница? Мне сюда экскурсии не водить.
За оградой небольшой павильон, где продаются всякие необходимые мелочи для студентов, типа тетрадей, карандашей и склянок чернил. А еще здесь можно купить свежую прессу. Интересно, не появился ли свежий номер «Осколков»? Лейкин обещал, что начнет публиковать нашу сказку с начала мая. Я, конечно, человек скромный, но очень хочется взять в руки журнал со своей сказкой, пусть и украденной у Алексея Толстого.
У павильона стояли двое — высокий парень в студенческой куртке и фуражке, а напротив девочка — почти девушка, напоминавшая мою Нюшку. Стоит спиной, лица не видно. Вон, и рост у барышни соответствует, и клетчатое пальто, подаренное Леночкой. Нет, это не Нюшка. Моя мартышка пошла бы в новом пальто, купленном маменькой, да и не должно бы ее здесь быть. Моей кухаре (опять забыл — нашей воспитаннице!) положено сидеть в это время в своей комнате на Большой Ордынке и заниматься чем-нибудь приличествующим ее положению бедной, но благородной родственницы — рукоделием заниматься, читать какую-нибудь душещипательную книгу. У отставного полковника Винклера с супругой — не то, что у нас, у Чернавских. У них все строго, не забалуешь. Положено барышне сидеть и рукодельничать — извольте сидеть. И никаких-таких визитов на кухню.
А барышня и студент о чем-то горячо спорят. Интересно, о чем это они?
Подойдя поближе, чуть не сел. Голос-то мой Аньки. И ее манеры — махать руками, если начинает что-то доказывать.
— Нет, господин студент, вы не правы! Фельетон имеет право на существование! Мало ли, что вы считаете, что «Осколки» — фельетонный журнал. Если фельетоны читают, стало быть, издатель должен их печатать.
Если девушка похожа на Аньку, говорит как Анька, значит…?
Хотел подойти со спины, но не стал. Свинство это пугать девушку, пусть это и Анька. Зашел со стороны, остановился. Кивнув студенту, приподнял шляпу (чем-то лицо у парня знакомо?) — пардон, мсье, что вмешиваюсь и вежливо обратился к барышне:
— Мадмуазель Анюта, а как вы здесь оказались? Вы должны быть совершенно в другом месте.
— Ой, Иван Александрович… Ваня, то есть, это вы? — засмущалась Анька.
Называть меня Ваней — это не Анькина вольность. Это господин отставной полковник и госпожа полковница вчера нам с маменькой на мозги давили — отчего же воспитанница называет Ивана по имени-отчеству? А потом, отправив девчонку спать, устроили нам выволочку — мол, барышня, хоть и бедная, но благородная, а коли родственница — пусть даже дальняя, все равно не стоит подчеркивать ее приниженное положение, неприлично. Анечка обращается к Ивану, словно прислуга! А разница в возрасте у Ивана и у Ани небольшая.