Господин следователь 6
Шрифт:
— Вот, — потряс я бумагами. — Порадую. Есть возможность сократить наши мытарства на целый месяц, а то и два. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить. Но это нужно переписать за сегодня и за завтра. Справишься или маменьку на помощь звать?
Нюшка остановилась и протянула ручонку за «моей» работой. Цапнула, взвесила, оценила объем, кивнула:
— За сегодня не успею, но к завтрашнему дню все излажу. Прислугу еще засажу. Они все грамотные, писать умеют.
Глава тринадцатая
Полковник Винклер
Проснулся от покашливания и легкого позвякиванья чего-то стеклянного. Поднял голову — в комнате зажжена свеча, а за столом сидит
— Ну, наконец-то проснулся, — проворчал Павел Андреевич, вместо того, чтобы извиниться. Пусть это и его кабинет, но сплю-то здесь я.
Когда мы ехали в дом матушкиных родственником, никак не думал, что нас поместят в такие спартанские условия — меня поселят в кабинете хозяина дома, маменьку вместе с Нюшкой — в комнату Ирочки и Мишеньки (дочери хозяев и ее мужа, которые нынче пребывают где-то на службе), да еще и уложат на одну кровать. А нашу прислугу определят на постой в комнату хозяйской прислуги, где уже обитают горничная и кухарка. Как они там поместятся, не понимаю.
А что поделать? Усадьба Винклеров — на Большой Ордынке. Кажется, в этих краях должны селиться исключительно купцы и мещане? Но нет, если это и было, то значительно раньше — лет тридцать, а то и сорок назад, а теперь тут селятся отставные чиновники, не ниже коллежского асессора и отставные военные.
Дом, где обитал полковник с супругой, довольно скромный. Покруче, нежели дом Натальи Никифоровны в Череповце — как-никак, в два этажа, но до нашего фамильного особняка в Новгороде не дотягивает. Но тут Москва, один участок стоит дороже, нежели в Череповце обошелся бы дом с усадьбой. И доходы у семейства Винклеров, хоть и неплохие, но и не запредельные. Пенсия полковника, да какие-то проценты с ценных бумаг, имевшихся у хозяйки. Расходов немного, но, как я уже понял, они помогают семье дочки и, каждый месяц отправляют им энную толику средства. Тоже, все как у нас, в будущем, когда родители помогают своим детям до пенсии.
На первом этаже кухня, чуланы, умывальная, комната для прислуги, гостиная — она же столовая, да кабинет хозяина. На втором — хозяйская спальня, комната дочери, да еще одна комната, пустующая. Раньше она предназначалась для гостей, а теперь это комната любимого внука Андрюши, где ничего не трогают и никого не впускают.
Я, когда мы приехали, тихонько предложил маменьке потихонечку съехать, поселиться в какую-нибудь гостиницу, но куда там! Если остановимся не у родни, обид будет море. Но маменька утешила, что мы тут задержимся ненадолго, на недельку или две, а потом уедем к другим родственникам — тоже двоюродным, а потом к третьим — троюродным. Родня близкая, как же не навестить?
Беда с этими родственниками. Нет, я против них ничего не имею, но напрягает. Особенно, когда они приезжали в гости к родителям, а мне приходилось уступать им свою комнату. Уверен, мы тоже напрягаем Винклеров.
Павлу Андреевичу лет пятьдесят пять-шестьдесят. В иное время служил бы еще и служил, но сказались старые раны, болезни и он, оставив свой полк, вышел в отставку. Но делать на «гражданке» старику нечего. Понимаю. Сокурсники отца, вышедшие на пенсию майорами после двадцати «календарей» — это же юноши по меркам моего века, так они вообще переучивались и становились чиновниками или работниками каких-нибудь фирм. Те, кто постарше, ушли из армии в звании подполковников, подавались в преподаватели ОБЖ, а то и в охранники. Отцу моему до пенсии еще семь лет, но он уже думает — чем станет заниматься? Я ему посоветовал писать книги про «попаданцев» и выкладывать их на АТ, так он отмахнулся, но призадумался.
А вот что делать
Привычка к раннему подъему у полковника оставалась прежней — в четыре утра (ему же к шести полагалось явиться в полк), а потом, целый день он читал газеты и знакомил с новостями жену, а заодно прислугу. Теперь вот, изводит меня. Мог бы в столовой почитать, так нет — шел к себе в кабинет, где у него в специальном шкапчике спрятана бутылка коньячка. Бутылка, кстати, какая-то странная, безразмерная. Он ее уже третий день пьет, а она не заканчивается.
В кабинете полковника тоже спартанская обстановка. Имеется письменный стол, за которым редко пишут (зеленое сукно без потертостей), диван, на котором мне стелют постель, да книжный шкап, где на полках стоят старинные книги, некогда будоражившие умы — Вольтер с Дидро, «Персидские письма» и «Дух законов» Монтескье. Тут же пристроился уже знакомый том «О преступлениях и наказаниях» Чезаре Беккариа, еще — пожелтевшие комплекты «Русского инвалида» да «Московских ведомостей». Ради интереса я полистал Монтескье, прочитал пару абзацев, но тут же и закрыл. Язык русский, но перевод ужасный! «Инвалид» и «Ведомости» — это понятно. Но неужели полковник читает Монтескье и Дидро и прочих просветителей? Впрочем, кто его знает. Мой отец, скажем, очень любит Льва Николаевича Гумилева и возмущается, если я говорю, что Гумилева относят к разряду «фольк-историков», ставя в один ряд с Фоменко.
Я потянулся к часам, лежавшим рядом со мной. Ага, а времени-то еще только половина пятого. Утра, разумеется. Имею полное право поспать еще часа полтора, а до экзаменов вагон времени. Но если родственник узрел, что двоюродный племянник по жене проснулся, дальше спать не дадут.
— Вот, скажи-ка мне Иван — что ты думаешь о политике нынешнего президента Франции мсье Греви?
Что я могу думать о президенте Франции, да еще и спросонок? В той жизни я вообще о таком не помнил — за исключением того, что в честь этого президента назвали зебру. Наверное, из-за зебры Греви и запомнил. Интересно, а сама зебра знает, что ее как-то переименовали? Небось, даже разрешения не спрашивали.
— Вообще, ничего не думаю, — угрюмо отозвался я, скидывая с себя одеяло. Теперь придется одевать, а потом идти на кухню бриться и мыться. — Я даже не знаю, что он такого натворил, чтобы о нем думать.
— Вот так и вся наша нынешняя молодежь, — печально сообщил отставной полковник. — Ничего им в жизни не интересно, кроме карьеры! И какой? На статской службе! Ладно бы ты закончил физико-математический факультет, мог бы после него записаться вольноопределяющимся, авось, стал бы через годик-другой военным инженером, прапорщика бы получил, а теперь? Все норовят стать крючкотворами да стряпчими?
Тоже ничего нового. Друзья отца тоже сетовали на молодежь, заодно укоряя меня в том, что не пошел по стопам отца и деда, не поддержал военную династию Максимовых! Ишь, поступил на исторический факультет, а должен был поступать в какой-то военный вуз. Подумаешь — не нравится тянуть лямку военного. А когда вернулся со «срочки», советовали заключить контракт, пройти какие-нибудь курсы и стать-таки офицером.
— Так как же нам без карьеры? — хмыкнул я. — Но, если грянет война, встану в строй, если призовут. Или в ополчение запишусь. Но на войне и военные юристы понадобятся. А что касается президента Франции, то не вижу смысла спорить о его деятельности. У него чисто декоративные функции.