Господин следователь. Книга седьмая
Шрифт:
— М-да, трудяга ты, господин исправник. Вот что бы народ сказал, углядев, как исправник дрова колет?
— А у меня забор высокий, со стороны не видно, — безмятежно отозвался Абрютин.
— А если меня увидят, как я на колодец бегаю, или помои выношу — уже привыкли.
Исправник только рукой махнул — ну, что с тебя взять, тебе еще и не то простительно.
— А что там с Манькиными? — поинтересовался я.
— Так оправдали, — фыркнул исправник. — И самого Манькина, и бабу его. Присяжный из Питера приехал, соловьем заливался. Подумаешь — двоих полицейских порезала. В данном случае не было никакого нападения на представителей власти, потому что не соображала, что представители и находилась в чрезвычайном расстройстве чуйств. И, вообще — нечего полицейским в семейные
И кто после этого станет адвокатов любить?
Со стороны двора послушались шаги — кажется, женские.
— Вот, козочка твоя идет, — заметил Абрютин.
Интересно, а как он угадал? С другой стороны — а больше-то некому. Если только какая-нибудь оголтелая гимназистка с пистолетом, но не должна бы. Каникулы нынче, все поразъехались.
И на самом деле, явилась Аня, с большим узлом и корзинкой.
— Здравствуйте, господин исправник, — поприветствовала она Абрютина. Потом критическим взором оглядела пол, перевела взгляд на меня: — Иван Александрович, а кто вам велел полы мыть? Я же сказала — как вернусь, тогда и помою. Что потом люди скажут? Мол, господин коллежский асессор прислугу совсем распустил?
— Скажут, — ответил за меня исправник. — Вот я первый и скажу. Пришла такая цаца, да прямо с дороги начала барину указания давать. И на прислугу совсем непохожа. Теперь даже девкой назвать язык не повернется.
Анна и на самом деле не слишком походила на прислугу. Маменька нарядила ее в «господскую» юбку, шикарную блузочку. Да еще и с собой дала целый чемодан обновок. В такой одежде, которую Анечке дали, мой Леночке впору ходить.
— А что делать? Я прежнюю свою одежду у Ольги Николаевны оставила, а то, в чем в Череповце ходила — это все у госпожи Десятовой лежит. Уж, как-нибудь похожу.
— Как тетя Галя? — поинтересовался я.
— А вроде и ничего, покашливает, но жара нет. Печку Петька протопил, я им кашу сварила, хлеб испекла, а еще Маньку проведала. Представляете — Манька меня узнала, чуть ли не целоваться полезла!
Хотел сказать — правильно, коза свою сестричку сразу узнает, но не стал. Спросил другое:
— Анна Игнатьевна, вы в таком прикиде козу доили?
Что такое «прикид», Анька знала, а исправник нет. Но догадался по смыслу, переспрашивать не стал.
— Не-а, я у тети Гали сарафан одолжила, но козу больше доить не надо. И так всю деревню перепугала — решили, что какая-то городская барышня пожаловала.
Еще бы не напугала. Я бы не удивился, если бы Анька еще и извозчика наняла.
Моя, «как бы прислуга», собралась пройти внутрь.
— И куда, по свежевымытому полу? — завопил я.
Эх, отомстил я Аньке за ее ворчание, когда она заставляла меня переобуться и не пропускала внутрь дома. Но с этой мартышкой номер не прошел.
— Так высохло все, — недоуменно отозвалась Анька и прошлепала дальше. На ходу продемонстрировала узел: — Я тут кое-что из посуды взяла, хоть на первое время. А еще свежих яичек, да хлеба. Все лучше, чем ничего. Разоримся мы с вами по ресторациям ужинать. Еще договорилась — полки для мисок с тарелками нам завтра привезут и столик небольшой — который на кухню. Я после сбегаю к нашему лавочнику, у того круглый стол был, раздвижной, для вашей гостиной пойдет. Дорого не запросит, но подождать придется. Завтракать и ужинать вам придется пока на кухне.
— Вот так-вот, Василия Яковлевич, — хмыкнул я. — Никакого уважения со стороны обслуживающего персонала. И не рассчитаешь ее.
— Похоже, Иван Александрович, ваша Анюта сама вас вскорости рассчитает, — изрек господин исправник. Поднявшись, Василий Яковлевич сказал: — Ладно, не стану мешать, обустраивайтесь. Потом поговорим.
Понятное дело, что Василий Яковлевич не только обо мне заскучал, но хотелось ему узнать — какая должность ему уготована? А кому будет неинтересно, если простого исправника собираются перевести в Департамент полиции, да еще и на руководящую должность? Абрютин
— Иван Александрович, ежели совсем голодно будет — милости просим. Мы с супругой вам всегда рады, — предложил исправник. Посмотрев в сторону Аньки, уже копошившейся на кухне, сказала: — И козочку с собой приводи, тоже накормим. Если она в обличье барышни будет — так с нами за стол и сядет, а коли крестьянкой — тогда на кухне.
Абрютин ушел, а я пошел выливать воду и приводить себя в надлежащий вид. Анька, между тем, успела спроворить яичницу. Ужинать нам пока пришлось в моем кабинете, на письменном столе, застелив его газетами. Я бы вообще предложил есть прямо со сковородки — так вкуснее, да где там! Поднахваталась девчонка хороших манер, поэтому разложила яичницу в глиняные миски, вручила мне деревянную ложку.
— Хлебайте яишенку, господин коллежский асессор, и не бурчите, — хмыкнула Анна. — Хлебушек не забывайте. Сама пекла, но не хуже, чем тетя Галя. И хорошо, что Наталья Никифоровна сковородку не забрала.
Странно было бы, если бы моя прежняя хозяйка еще и сковородку увезла[1].
Хлеб и на самом деле отличный. Ни в Москве, ни в Питере, такого не было.
А моя барышня, снова затеяла разговор:
— Ваня, так может, домик-то твой отремонтируем?
— Ань, а на фига нам с тобой эти заморочки? Ремонт затеешь, недели на две проблем, если не месяц. Мне государь сказал — год срока дает. На кой леший ремонтом заморачиваться? Ты ведь все равно со мной в Петербург поедешь?
— Поеду, куда я денусь, — вздохнула Анька.
Барышня в последние дни пребывает в расстроенных чувствах. Ей и кирпичный заводик хочется поставить, и на Медицинских курсах учиться. О двухэтажном доме мы с ней уже не заикаемся — понятно, что теперь он не нужен, а вот с ремонтом Анечка пристает:
— Так выручим за него не триста, а побольше. Нам что — семьдесят рублей лишние?
— Анечка, тебе денег не хватает? — поинтересовался я с маменькиными интонациями. — Мы же у Лейкина почти восемь тысяч выбили.
Услышав о редакторе «Осколков», Анька заулыбалась. Мы отправили издателю журнала письмо, в котором излагали недовольство бухгалтером, недовольство самим редактором: во-первых тем, что он раскрыл тайну псевдонима, во-вторых — не выплатил нам обещанный гонорар (так-то его должны были переслать по почте), а в третьих — это то, Николай Александрович начал печатать «Обыкновенное чудо» без договора.
А вот когда мы с соавторшей нанесли визит в редакцию, случилось то, что авторы посчитали бы и фантастикой и «необыкновенным чудом». Лейкин, обрадовавшись, что тиражные авторы пока не отдали свой материал конкурентам, отвечал по всем пунктам. Может, не в том порядке, но мы остались довольны. Во-первых, бухгалтер, попытавшийся заработать на скромных сказочниках, уже уволен с волчьим билетом. Во-вторых — гонорар за «Буратино» составил не тысячу четыреста рублей, а целых четыре тысячи. В-третьих — вину за публикацию без договора он признает, но может компенсировать свою оплошность авансом в три тысячи восемьсот рублей, а по итогам пообещал нам еще четыре. В-четвертых, настоящую фамилию автора он вынужден был открыть, потому что очень просили. К нему явился человек, в статской одежде, но с военной выправкой, который оч-чень вежливо попросил открыть страшную тайну — кто скрывается за псевдонимом «Павел Артамонов»? А когда он, Лейкин, попытался отказать — дескать, только через суд, то господин в статском усмехнулся, и сказала, что завтра журнал закроют безо всяких судов. И что оставалось делать? Но свою оплошность господин Лейкин компенсирует тем, что после издания первой же книжки («Приключения Буратино» уже верстают!) заплатит нам по семьдесят копеек с каждого экземпляра, хотя обычно автор получает тридцать.