Господин следователь. Книга восьмая
Шрифт:
— При желании, тридцать верст можно за одну ночь пробежать. Но мы с ним встречались на половине дороги, — пояснила учительница. — Пятнадцать верст вполне можно пройти. Шалашик построили, в нем и встречались.
— И зимой?
— Нет, до зимы наши отношения не продлились, — усмехнулась учительница. Попросила любовника — если уж жениться не хочет, так чтобы мне новые башмаки справил. Старые-то сносились — ноги-то пятнадцать верст вытерпят, а башмаки нет. А новые у сапожника тачать — треть жалованья. Конечно, я бы старые починила, а то и новые заказала, но интересно было узнать —
— А он?
— А он на следующее свидание не пришел, — с толикой грусти поведала учительница. — Потом, когда я его в Череповце увидела, сказал — мол, не знал, что я такая меркантильная особа, которой башмаки дороже любви.
М-да, не повезло бедной женщине с кавалером. Впрочем, может у него и на самом деле были романтические представления? А любовница — раз, и все испортила. Он-то к ней с чувствами, а она новые башмаки потребовала!
— Кстати, а деревенские вас не отследили? — полюбопытствовал я. — Поверьте — интересуюсь из чисто служебных соображений. Череповец — больше Николы-Выксы, так и то, все на виду. Как это вы умудрялись тайно на свидания ходить?
— Так я и не тайно, — хохотнула женщина. — Если бы тайком, околицей, точно бы заприметили. А я прямо по улице шла, со всеми здоровалась. А если кто спрашивать начинал — куда, дескать, отвечала — мол, хотите узнать, пошли вместе.
— Слов нет! — пришел я в восхищение.
И снова на ум пришел Эдгар Аллан По. Чтобы надежно спрятать — не стоит прятать. Оставьте на видном месте — никто ничего не найдет.
— А вот теперь ваш черед, — сказала женщина.
— В смысле? — не понял я.
— Так я же с вами разоткровенничалась, — пояснила Зоя Владимировна. — Можно сказать — душу излила незнакомому мужчине, да еще и следователю. Значит, и вы в ответ должны правду сказать.
Эх, голубушка, ничего я тебе не должен. Изливать душу незнакомцу — обычное дело. Но если женщина так считает — пусть и дальше считает. И что же она хочет спросить? Надеюсь, не про Маньку?
— Для начала скажите — зачем вам коза?
Елки-палки, далась же всем эта Манька.
— А я и сам не знаю, — пожал я плечами. — Прибилась, а что с ней делать — ума не приложу. На мясо забивать смысла нет, продать — так никто не купит. Пусть живет. Но коли живет, ее кормить надо. Зато по утрам петуха не надо, можно и будильник не заводить.
— Убедительно, — хмыкнула Зоя Владимировна с некой учительской интонацией — дескать, немного не дотянул, четыре.
Я только повел плечами — мол, хотите верьте, хотите нет.
— Ладно, бог с ней, с вашей козой, — махнула рукой учительница. — Поведайте главное — вы ведь, на самом-то деле ссыльный?
И что, этот вопрос еще до сих пор кого-то волнует? Впрочем, отвечу. Конечно, не всю правду, а так, краюшек.
— Отнюдь, — отозвался я. — Не сказать, что я здесь добровольно — все-таки, юристом не планировал становится, но так мой батюшка решил. У него свои планы на мою карьеру. Верно, подумал, что сыночку вице-губернатора полезно поработать в провинции — а уж что он дальше решит, не знаю. Будь я ссыльным, разве бы получал чины с орденами? Да и кто бы ссыльного чиновником сделал?
— Всяко бывает, — вздохнула учительница.
—
— Немного.
— А что вы надеялись услышать? Что меня вытурили из университета за расклеивание прокламаций, поэтому я здесь?
— На самом деле, рассчитывала, что вы мне скажете — дескать, отправился в провинцию по зову сердца, чтобы своим трудом наводить порядок и справедливость. А то, мне иной раз в голову приходит — я тут одна такая дура, или еще кто-нибудь есть? С коллегами разговариваешь — одна в учительницы пошла, потому что больше ничего не умела, другая — потому что замуж не пожелала идти, а третью наоборот — замуж не взяли, а жить на что-то нужно.
Свеча дает не слишком много света, но если внимательно присмотреться — можно разглядеть и обстановку, и пол в комнате.
— Зоя Владимировна, а скажите — кто ваши родители? — спросил я. — Явно, ваш батюшка был не мелким чиновником, и не крестьянином.
— С чего вы решили? — с интересом посмотрела на меня учительница. —
— Давайте я пальчики начну загибать, — предложил я. — Обстановка в доме — не слишком богатая, но и не нищенская, какой бы должна быть обстановка учительницы, что получает пятнадцать или двадцать рублей в месяц. Из-за занавески угол кровати торчит — она с шарами, десять рублей, такая не у каждого чиновника есть. Самовар — рублей пятнадцать…
— Двадцать, он из Тулы, с медалями, — перебила учительница.
— Книг у вас… По самым скромным подсчетам, здесь рублей на триста, а то и больше. Ведете себя не так, как полагается учительнице — и старосту не боитесь, мне вопросы не стесняетесь задавать. И дом, как мне кажется, ваш собственный.
— И каков ваш вывод?
— Дочь купца, не меньше, чем первой гильдии, потому что раньше у вас собственная прислуга была — готовить не любите, вас даже голод к этому не подвигнет. Пол — вы уж меня простите, в последний раз мыт давно.
— А чего его каждый день мыть? — удивилась учительница. — Я полы по большим праздникам мою. И готовлю, пусть и не каждый день, но готовлю. И посуду регулярно мою, после обеда, а иной раз и после ужина тоже. После завтрака — если я позавтракать не забуду, не мою, потому что в школу спешу.
Ну вот, я и не посмотрел — чистая ли чашка, из которой пил? Вроде чайных колец не было.
— Подозреваю, что родители вам до сих пор деньги присылают. Верно?
— Верно, господин следователь. Правда, батюшка мой купец второй гильдии, но он в Москве, а тамошние второгильдейцы денег имеют побольше, нежели ваши. Разве что Милютин с москвичами потягается. И прислуга у меня была.
— Еще подозреваю, что вы замужем успели побывать? От мужа сами сбежали?
— И здесь угадали. И от мужа сбежала через неделю после свадьбы, и от родителей. Отец даже проклясть хотел, но мать не позволила. И деньги мне шлют. А взбрендило мне в народ пойти — деток учить. Я даже Лубянкинские курсы закончила. Книжки читала о тяжкой доле народа, о том, что нужно жизнь к лучшему изменить. Вначале думала к революционерам прибиться, но кишка оказалась тонка. Решила в учительницы пойти. Но отговаривала себя. Думала — если замуж выйти, авось и пройдет. Нет, не прошло.