Господин следователь
Шрифт:
Просить квартирную хозяйку разузнать о Елене Георгиевне теперь вроде и неудобно, но она сама узнала о кареглазке. Небось соседи доложили, что видели квартиранта на карауле около гимназии, или углядели, как мы наматывали круги вокруг дома ее тетушки.
– Леночка Бравлина – хорошая девушка, – сообщила Наталья Никифоровна после ужина. – Фамилия из наших, из новгородских дворян. Родственники в Устюжне живут и здесь, в Череповце. Родители у нее в Белозерске, отец – управляющий казенной палаты, а дочку сюда прислал. В Белозерске, как и у нас, в Устюжне, лишь прогимназия [14] , так что в Череповец девчонок отовсюду везут. Брат у нее есть младший, в Морском училище учится. Если вам невеста нужна, то лучше не найти. Правда, про приданое ничего не знаю. Поместье
14
Прогимназия – учебное заведение, где обучались дети от 7 до 10 лет. По сути – начальная школа. Но большинству девушек этого образования хватало. Квартирная хозяйка Чернавского в прогимназии не училась, потому что в Устюжне она появилась лишь в 1875 году.
М-да… Женщина, с которой я недавно был близок, говорит любовнику о его потенциальной невесте. Как это понимать? Лучше голову не ломать. А Леночка Бравлина, если судить по наставлениям маменьки, вполне подходящая партия для сыночка вице-губернатора.
Наталья Никифоровна озаботилась краткими наставлениями по части ухаживаний за барышней. Цветы, конфеты и прочие подарки до тех пор, пока нас официально не объявят женихом и невестой, дарить нельзя. Искать свидания наедине лучше не стоит, а если провожать до дома, так непременно, чтобы рядом шагала подружка. Мы и так в прошлый раз нарушили правила, но хорошо, что бродили под бдительным оком тетки.
Еще не возбраняется пригласить девушку погулять, в воскресенье можно покататься в экипаже, но тут уж не подружка должна быть рядом, а кто-нибудь из родственников – матушка или тетушка. В крайнем случае, старший брат.
Зато можно написать письмо, передать записочку, но чтобы в них не было ничего фривольного. И в дом Бравлиных я так просто не могу войти, следует подождать приглашения, и не от тетки, а от родителей Елены. Или если тетушка заручится их согласием.
М-да, трудновато за девушками ухаживать. Столько правил.
Выслушав, поблагодарил Наталью Никифоровну за консультацию и отправился в собственную постель. Нельзя же спать со своей квартирной хозяйкой, верно? А то, что перед сном зашел пожелать женщине доброй ночи (ну да, пожелание было долгим), так это простая вежливость.
Городовые еще не вернулись из командировки в Луковец, на арест ехать не с кем, и я снова перебирал полученные от архивариуса выписки, сопоставлял и обдумывал. Было скучновато. В моем времени я бы уже всунул кипятильник в стакан, изладил бы кофе, здесь за кипятком придется идти к служителю и не факт, что в его каморке в данный момент кипит самовар. Что пить стану? Чайных пакетиков не придумали, растворимого кофе нет. Начал понимать, отчего деятельность чиновников Российской империи считается эффективнее, нежели труд их коллег в СССР или постсоветской России. Просто тут на работе не распивают чаи.
Дверь в кабинет распахнулась, и вошел незнакомый человек лет сорока. Плащ охотничий, вроде брезентового, распахнут, под ним шинель с петлицами коллежского регистратора и эмблемами моего ведомства. Лицо загорелое и обветренное, но не до той черноты, что бывает у крестьян, вынужденных проводить целый день на ветру и на солнце, а этакая благородная «загорелость». Ему бы ружье, сошел бы за аглицкого джентльмена – путешественника или охотника, шагнувшего в мой кабинет прямо со страниц книг.
– Здравствуйте, господин Чернавский, – поприветствовал меня незнакомец, протягивая руку. – Давно хотел познакомиться с новым коллегой, да случай не выпадал. Позвольте представиться – Петр Генрихович Литтенбрант.
О господине Литтенбранте я наслышан. Человек эксцентричный, с авантюрной жилкой. Потомок остзейских немцев, перебравшихся на жительство в Новгородскую губернию, в Малую Вишеру. Закончил Череповецкое Александровское училище, по окончании которого не механиком на пароход отправился, а подался в полицейские урядники.
По закону урядником может быть лишь отставник, имеющий чин не ниже ефрейтора и медаль «За беспорочную службу», но для потомственного дворянина сделали исключение. Литтенбрант служил в конной страже в селе Нелазское, женился на дочери крестьянина, потом овдовел. Ему предлагали вступить в должность пристава, получить чин, но командовать конной стражей потомок
Вернувшись в Череповец, Петр Генрихович написал прошение о зачислении на должность судебного следователя Череповецкого окружного суда и сдал экзамены (виноват, следует говорить – испытания) на чин коллежского регистратора. Он бы и на следующий чин сдал без проблем, но решил – зачем ему это надо? По слухам, Литтенбранта больше всего интересовала охота, и в своем доме он собрал коллекцию ружей и охотничьих трофеев.
Службу господин Литтенбрант тянул ни шатко ни валко: нареканий не имел, дел для окружного суда доставлял не больше одного-двух в год. Но никто нам нормы выработки не устанавливает, работа зависит от службы полиции, а если урядник в Нелазской волости не зафиксировал преступлений, какие претензии к судебному следователю?
– Работа у следователя кипит? – спросил Литтенбрант, усаживаясь на стул.
– Да вроде и не особо, – вяло откликнулся я. – У вас же в пределах участка народа побольше нашего проживает, так что и преступлений должно быть изрядно.
– Какие в деревне могут быть преступления? – хмыкнул Петр Генрихович. – Жена своего мужа ради любовника отравила или наследник папашу шнурком удушил? Народ наш простой, без затей. Дворяне в столице сидят, носа не показывают, деньги им управляющий по почте шлет. У крестьян же ради наследства убивать не принято. С любовью и любовниками тоже все просто. Никто никого не травит. Наши бабы ничего ядовитого, окромя мухоморов, не знают, но коли мухоморами мужа травить, его только понос проберет. Если мужик жену с хахалем застал, сначала хахаля отметелит, потом жену побьет. Бабу, скорее всего, не один раз побьет, его воля. Потом и жену простит, и ее полюбовника. С этим он как-нибудь водки выпьет, еще разок в морду даст, а может и нет. Так что – не бывает у нас преступлений, о которых в романах пишут. Все простенько и обыденно. Самое большое – лес рубят казенный, так с этим лесничие разбираются, сами в мировой суд злоумышленников ведут. По праздничкам, разумеется, мужички мордобитье устраивают, но за топоры хватаются редко, если хватаются, то не всегда до смерти друг дружку рубят, а если и рубят, так уряднику не сообщают. Урядник не знает, так откуда мне это станет известно? Я не всеведущ, да и зачем мне оно надо?
– А что, бывает такое, что мужика убили и родственники полиции не сообщили? – удивился я.
– Все бывает, – пожал плечами Литтенбрант. – Иной раз так бывает, что никто не знает, кто убивал. Допустим, парня в драке избили до полусмерти, он своими ногами уйти не смог. Домой на какой-нибудь дерюге притащат, в сенях положат. Отлежится – хорошо, а нет – богу душу отдаст. На кого жалобу писать, если несколько человек било? Когда много виновников – не виноват никто.
Читал, конечно, что до революции в русской деревне царили дикие нравы, но чтобы до такой степени, я себе даже не представлял. У нас же и полиция есть, и органы земского управления, церковь. Куда они смотрят?
– Но вы не пугайтесь, Иван Александрович, – успокоил меня Литтенбрант. – Драки, когда до смертоубийства дело доходит, случаются нечасто. На моей памяти всего пару раз.
Кажется, моему коллеге хотелось поболтать. Не стану мешать, авось что-нибудь интересное узнаю от старшего и опытного товарища, пригодится.
– У меня как-то иной случай был, – пустился в воспоминания Литтенбрант. – Не то четыре года назад, не то пять, но точно, что в конце августа. Я же охотник заядлый, в наших краях болота кругом, охота знатная. Пошел за уткой, да на труп наткнулся. Голый, к сосне привязан, распухший и комарами засиженный – смотреть страшно. Какая уж теперь утка? Вернулся, старосте велел мертвеца вывозить. А в том болоте мужики раньше железную руду добывали, все в ямах да в буграх, лошади не проехать. Пришлось покойника на жердях вытаскивать. Морда опухшая, но опознали его – Петька Мякишев. Думаете, что фельдшер написал в свидетельстве о смерти?