Государевы люди
Шрифт:
Мишель присел подле них, невольно слушая чей-то восторженный рассказ.
— ...Патронов по пол-обойме на винтовку осталось — чем воевать?.. Два брата-корнета вызвались боеприпасы достать. Оделись по-"товарищески", настукали на машинке «мандат» и требование на четырнадцать тысяч патронов из складов Симонова монастыря и отправились туда. Бьют себя в грудь и по столу кулаками, требуя у большевиков, владеющих складом, выдачи патронов, уверяя, что присланы «товарищами» откуда-то из-под Красных ворот, где, мол, ведут неравный
Наконец прозвучала команда.
— Господа юнкера!..
Юнкера проснулись, повскакивали на ноги, выстроились как на смотр, подравняв носочки. За ними, вразнобой, встали студенты. Сбоку, прикатив, поставили рядком пулеметы — пять со снятыми щитками «максимов».
— Господа!.. Выступаем через пять минут.
— Всем получить боеприпасы.
— Командиров прошу ко мне!..
Все разом пришло в движение. С принесенных деревянных ящиков сбили прикладами крышки, ссыпая в подставленные пригоршни и фуражки винтовочные патроны. В отдельной очереди получали гранаты.
— Господа, господа, мне недодали! — обиженно кричал какой-то гимназист.
Получившие патроны вставали в строй.
Роты, извиваясь серыми змеями, вытягивались в ворота.
— Ша-агом...арш!..
Мишель тоже встал в последний ряд, между каким-то студентом и кадетом. Кадет — совсем еще мальчик — был напряжен и торжественен, он старательно тянулся и впечатывал каблуки в мостовую, отчего его большие оттопыренные уши вздрагивали.
«Черт знает, кто у них воюет! — удивлялся, косясь на него, Мишель. — Где же офицеры, солдаты, наконец?!»
На площади разделились на несколько колонн.
Рота Мишеля быстрым маршем спустилась к храму Христа Спасителя и, обогнув его, залегла, окопавшись вдоль набережной Москвы-реки.
Меж зубцов стены иногда мелькали какие-то неясные фигуры, но никто не стрелял ни с той, ни с другой стороны. Наверное, штурм должен был случиться не здесь.
Лежали долго, зябко кутаясь в пальто и шинели. С мокрой земли, пробирая до самых костей, тянуло холодом. Известно ничего не было... Наконец где-то справа, со стороны Красной площади, донеслись звуки боя — частая перестрелка, взрывы ручных гранат.
Но все быстро стихло.
Скоро прибежал запыхавшийся юнкер.
— Наши-то на площади на солдат-двинцев наткнулись, потребовали оружие сдать, а те — ни в какую. Так пришлось стрелять! Человек пятьдесят их на месте положили!..
Ночью было тихо. Юнкера, сменяя друг друга, бегали греться в ближайшие подъезды и к кострам, которые разложили под Каменным мостом, наспех разломав несколько заборов.
Назавтра все ожидали большого боя.
Но никакого боя так и не случилось, потому что «назавтра» стало известно, что Кремль пал. Без боя.
Все радостно
Мишель, упросив командира выделить ему в подчинение нескольких гимназистов, поспешил вперед.
— Ах Рябцев, ах умница!.. — рассказывал ему на ходу молоденький кадет.
— Кто такой Рябцев? — переспросил Мишель.
— А вы разве не знаете?.. Командующий войсками Московского округа. Он ведь что удумал — он коменданту Кремля Берзину объявил, что Военно-революционный Комитет арестован и весь город теперь в его руках, пообещав, что, если тот сдаст Кремль, распустит всех по домам! Так большевички поверили — открыли Боровицкие ворота!..
И верно, Боровицкие ворота были настежь!
Мишель вошел в них, и никто его не остановил.
Он прямиком прошел к Арсеналу, где под охраной юнкеров толпились солдаты, человек, пожалуй, пятьсот — почти весь сдавшийся гарнизон Кремля. Все они были без оружия и без ремней. Кто-то сидел на земле, кто-то стоял, переминаясь с ноги на ногу.
Солдаты в большинстве своем были в возрасте, годясь охранявшим их юнкерам в отцы, отчего поглядывали на них насмешливо.
— Кто они? — спросил Мишель у какого-то офицера.
— Кажется 56-го пехотного полка, — ответил тот. — Сплошь — мужичье!..
Хотя такие мобилизованные из деревень мужики на фронте были лучшими солдатами — воевали, как хозяйство вели: спокойно, обстоятельно, что ни скажешь — сделают.
Мишель подошел ближе. Краем уха услышал разговор.
— Чего нас держать-то здесь, народ смешить?.. От-пущать надо-ть, коли обещали! — спокойно рассуждал пожилой солдат.
— И то верно! — поддержали его.
— Слышь-ка, парень, чего молчишь? Как тебя звать-то? — спросил солдат, обращаясь к близко стоящему юнкеру.
Тот насупленно молчал.
— Ага, как же, ответит он тебе — держи карман ширше! — хохотнул кто-то. — Они ведь, сразу видать, из барчуков!
Юнкер вспыхнул, и вдруг, отойдя на шаг и скинув с плеча винтовку, уставил ее в солдат.
— Молчать! — крикнул он, срывая голос. — Молчать!.. Арестованным говорить запрещено!
— Ох — спужал! — усмехнулся пожилой солдат. — Прямо спасу нет! Счас порты со страху спачкаю!
Окружавшие его солдаты дружно заржали.
— Меня германец, почитай, три годка ерапланами да газами пужал — никак спужать не смог!..
На шум подбежал офицер.
— В чем дело, юнкер? — строго спросил он.
— А чего они, чего... обзываются! — пожаловался юнкер.
И солдаты снова обидно заржали.
Они были явно довольны исходом дела — тем, что живы, что не на фронте и что не пришлось воевать здесь, в Кремле, потому как дело неожиданно разрешилось без кровопролития, миром, и теперь им скоро можно будет ехать домой!
— Прекратить... смех! — рявкнул офицер.
С ним уже, на всякий случай, не пререкались. Только кто-то вполголоса недовольно проворчал: