Готамерон. Часть I
Шрифт:
Насколько странной была такая жажда крови, мог судить лишь тот, чья жизнь текла в том же русле, что и ее. Юные годы она провела в непрерывной борьбе среди обожженных солнцем полей и опасных лесов. Покинув долину Лендлорда, она думала, что в городе ей будет легче, но жизнь в Готфорде оказалась еще хуже. Фергус помог ей оформить пропуск, нашел работу и кров, но на этом власть ополченца закончилась. Дальше пришлось все делать самой. В их закостенелом мире каждый был на своем месте, живя и умирая под крышей родного дома. Переход из одной общины в другую был настоящим испытанием. Только города-гиганты, такие как Асматур, Аксакол и Старград, с населением в сотни тысяч жителей, охотно вмещали всех отовсюду. Готфорд же был ничем не лучше любого другого маленького городишки. Жители лишь со стороны напоминали большую дружную семью, готовую помогать
Восемь лет назад, став служанкой на побегушках у Ходда, она увидела изнанку этого города. Богачи и воры едва не вытряхнули из нее дух, насиловали, резали и гнобили так долго, что боль постепенно перестала для нее существовать. Жизнь превратилась в череду схваток за еду и кров. В логове воров, где она превратилась в пленницу, ни Фергус, ни сам Вульфгард, не могли ей помочь. Выживать приходилось в одиночку. Благо тогда у нее уже был опыт, и она быстро показала обитателям воровского поддворья на что способна.
Вернув куклу на кровать, Кассия надела камизу и открыла сундук. Пальцы случайно коснулись черного парчового платья, в котором она как дура проходила весь позавчерашний день. Никакого пира и игры на мандолине, конечно же, не было. Фергус не пришел. Даже весточки не прислал. Вчера ей лично пришлось отправить к нему человека с требованием явиться при первой удобной возможности, но громила и тогда не явился.
Выбрав серое платье с черными буфами на плечах, она готова была позвать фрейлину, чтобы та помогла ей со шнуровкой, но взгляд вновь обратился к кукле. Сущее наказание видеть ее здесь каждый год в этот день. Ей бы следовало обо всем забыть, оставить позади крестьянское прошлое.
Взяв с постели плетеную игрушку, Кассия сильнее втянула запах конопли. За одиннадцать лет он ничуть не изменился, с тех самых пор как она смастерила первую такую куклу для своей младшей сестры Белль.
— Четыреста сорок второй. Трое ушли на покой. Одна родилась — не пригодилась, — нараспев произнесла она первые куплеты придуманной давным-давно песенки.
Год рождения Белль запомнился всем жителям острова. В то лет лето скончались сразу два самых влиятельных человека на Миркхолде — барон Роберт и аббат Торгрим. Ее мать — крестьянка Тиссель — последовала за ними в конце третьего летнего месяца. Звездной ночью, лежа в амбаре, она кричала до хрипоты, умоляя Нисмасса прекратить мучения. В итоге пламенный владыка сжалился над ней. Тиссель умерла после родов, успев между глотками вина и стонами дать ребенку имя. Отец, больше всего на свете любивший жену и выпивку, лишившись одного удовольствия, всецело отдался другому. Так забота о новорожденной легла на плечи наивной четырнадцатилетней крестьянки, какой она была в те годы.
Невозможно вообразить, сколько мук ей пришлось натерпеться. Каких только бранных слов от нее не услышали крестьяне. Визжащий сверток все время дергался, испражнялся и вонял, словно детеныш стервятника, пожираемый глистами. Она таскала его повсюду, даже когда работала на огородах, но и там обстоятельства вынуждали трудиться в один глаз, следя за тем, чтобы дитя не утащили землегрызы.
Мучениям пришел конец только через два года. Белль научилась свободно ходить и понимала многие слова, став чем-то вроде ручной зверушки. Пока пьяный отец махал топором на лесоповале, Кассия приобщала сестру к общинному быту. Белль запоминала быстро и даже порывалась ей помогать, когда нужно было выполоть сорняки или набрать на пилораме щепок для очага. В тот же время у нее появился воображаемый друг; некто по имени Морил. С ее слов это был простуженный мальчик, с которым та познакомилась в лесу. Кассия слышала о таких странностях, но никогда не сталкивалась с ними сама. Старые люди в таких случаях говорили, что одинокие дети находят себе друзей среди мертвых, а точнее духов; ведь если собеседника не видно, то он, по определению, не может быть живым. Набожные крестьяне, напротив, утверждали, что одиночки чаще становятся одержимы злом, поскольку слова в пустоту считались признаком безумия, если только это не слова молитвы.
Кассия не верила ни тем, ни другим. Белль и впрямь была одинока, как и она сама когда-то. С Морилом сестра играла и разговаривала, словно с живым. В этом не было ничего плохого.
Так прошел еще один год. Они жили в согласии, работая от рассвета до заката, а затем гром, как это водится, ударил внезапно и по всем сразу. В середине зимы отец пришел с лесоповала вусмерть пьяный и поплелся на могилу супруги. На кладбище лесоруб осушил еще одну бутылку крепкого кеновийского пойла, после чего зарубил старосту, брякнувшего, будто покойница была ведьмой и по ночам портила молоко. Друзья часто шутили, мол, ее папаша матерится как каторжник. В итоге он им стал, получив «Второй шанс» в Пайнруте. Белль скончалась месяц спустя. Ранним вечером, пока она помогала женщинам готовить еду, сестренка сбежала из амбара и заблудилась в заснеженном лесу. Малышку нашли едва началась пурга, и сумели отогреть, но с того дня силы стали ее покидать. Через три дня она скончалась, бредя о том, что должна позаботиться о ком-то важном. В то время Кассия была уверена, что Белль говорит о проклятом Мориле, чей образ был воплощен в кукле, и не сразу поняла, что на самом деле произошло. Сестра умерла по ее вине. Никто этого не знал, даже друзья. Кассия боялась рассказать им правду. Все что она делала — каждый год в день рождения Белль плела куклу и несла конопляную поделку на могилу. Согласно старому обычаю, так поступали многие люди, оставляя покойным то, чем они дорожили при жизни. Считалось, что эта жертва помогала удержать мертвеца в земле, а уж Белль имела полное право выйти из могилы и покарать ее за предательство.
Положив игрушку на кровать, она окликнула стражника, приказав позвать Эрику. Расторопная девица девятнадцати лет прибежала тут же, и принялась хлопотать вокруг своей госпожи. С ней в покои проник неизменный запах корицы, порошок которой она втирала в волосы. Эрика быстро причесала ее гребнем, расправила складки на камизе и помогла забраться в платье. Как всегда сработала быстро и без неудобств.
— Эрика, почему ты хмуришься? — спросила она, уловив едва заметное напряжение на румяном лике прислужницы.
Легкой рукой затягивая шнуровку у нее на спине, Эрика спрятала личико за водопад светлых волос и пробормотала что-то про семью, виновато улыбнувшись. Кассия любила свою прислужницу не только за проворство, но и за то, что та, не в пример другим женщинам, мало болтала и была скромна даже с теми, кого давно знала. В пять лет ее — крестьянскую дочь — похитили бродячие жонглеры с материка. Сбежав от них, Эрика вернулась на Миркхолд, но вместо фермы, на которой росла, обнаружила лишь пепелище. Пришлось ей поселиться в нижнем пределе и устроиться на работу в канатный цех. Там ее, чуть живую, и нашли воры, посулив бродяжке кров и безопасность в обмен на лояльность.
— Не ты одна потеряла близких, — как можно мягче произнесла Кассия, когда бывшая крестьянка закончила с платьем. — Таков наш проклятый мир.
Когда-то она сама была на месте этой девушки. Смерть Белль и этапирование отца подвели черту под ее деревенской жизнью, лишив привычного мира и вынудив вновь создавать все то, что когда-то имела.
— Теперь мы твоя семья, Эрика, и будем заботиться о тебе, кем бы ты ни была для людей наверху.
Девушка послушно закивала и сделала шаг назад, решив, что разговор окончен. Кассия ее остановила и, взяв за плечи, повернула к себе спиной. Эрика, выпучив глазки, склонила голову, позволив госпоже затянуть распустившуюся шнуровку на собственном платье.
— С кем в паре ты одеваешься? — спросила она, вернув тонкому стану фрейлины привычный вид.
— С Лидией, госпожа.
— Неудачный выбор, — фыркнула Кассия, притворившись, что сердится. — Эта дрянная девчонка даже косу заплести не может. Передай ей, если не научится — мы для нее пеньковую косу свяжем.
Отослав испуганную девушку, Кассия заперла дверь и в гордом одиночестве вышла в коридор. Жилые участки канализации располагались на краю города. Со времен Ходда здесь ничего не изменилось, разве что вонь заметно ослабла, а стены стали чище. В остальном ржавые решетки в сливных отверстиях, связки моровых грибов, грязная капель и писк крыс за камнями оставались неотъемлемой частью воровской жизни. К счастью большинство сливов забились или были замурованы еще с конца Темных веков. У богачей в верхнем пределе была собственная канализация, а простые люди на то и были простыми, обходясь канавами для нечистот на улицах.