Готамерон. Часть I
Шрифт:
Наконец ополченец обратился к ней.
— Кассия, прошу, позволь мне с ним поговорить. Сегодня ночью мы будет патрулировать доки. Там я выясню все, что он знает, и, если потребуется, разберусь с ним сам. Договорились?
— Хорошо.
— Ты лучше всех!
Последнее слово она произнесла сквозь зубы. Фергус захлопал в ладоши точно маленький ребенок и второпях вышел из зала в сопровождении Браго. Кассия проводила обоих напряженным взглядом.
Оставшись наедине с Армандом, она шумно выдохнула, не сразу осознав, что ногти остановились глубоко под кожей. С ладоней на столешницу уже капала кровь. Опомнившись,
— Фергус ни разу нас не подводил, — вступился за парня вор. — Лояльных людей надо поощрять, а он как никто другой заслуживает доверия.
— Ты всегда давал мудрые советы, — согласилась Кассия. — Без тебя я бы не справилась с этим сборищем.
— Спасибо, госпожа.
Она склонилась к букету сирени и вдохнула сладковатый запах любимых цветов.
— Найди Ахмада. Из-под земли достань! Чтоб в полдень этот болтливый пес был в городе со своим лучшим арбалетом. Румбольд должен умереть до наступления вечера. Тело сбросите в море.
Арманд даже бровью не повел, только критично покачал головой. Вторичный приговор ополченцу был вынесен с еще большим хладнокровием. Все знали, если госпожа что-то задумала, то отговаривать ее бессмысленно. Не знал лишь простак ополченец, для которого она по-прежнему оставалась наивной крестьянкой с фермы.
— А как же Фергус? Он сразу узнает и…
— Переживет.
Златовласый вор ответил кивком и зашагал к двери, но Кассия его окрикнула. Голос ее прозвучал как-то глухо, почти неуверенно. Арманд в недоумении оглянулся.
— Никак не могу забыть наше плавание, — призналась она. — Гримбальд рисковал жизнью ради меня. Мне кажется, я была с ним слишком строга. Ты ведь знаешь, за мной водится такой грешок.
— Кажется, вы поцеловали его? От такой строгости и я бы не отказался.
— Он нуждался в ином утешении.
— Понимаю, — усмехнулся Арманд, подкрутив загнутый кверху ус. — Пусть сходит в кеновию и покается в грехах. Мне бы это принесло только головную боль, но таким, как Гримбальд, благословение нисмантов — бальзам на душу. Людям вроде него вообще лучше кровь не проливать. Это может свести с ума.
— Ты так думаешь? — забеспокоилась Кассия.
— Поверьте, госпожа. Мы редко общались, но не надо быть знатоком человеческих сердец, чтобы увидеть в нем мечтательного ребенка. Он еще не мужчина, и уж точно не воин.
— Но он ведь охотник. Стольких животных убил…
— При всем моем уважении, госпожа, но вы не видите разницы между убийством зверя и человека. Я знал мясника, который перерезал несчетное количество овечьих глоток, а когда дело дошло до настоящей поножовщины, свалился в обморок. — Арманд скупо улыбнулся. — Всегда буду помнить своего первого. Это случилось во время абордажа близ Марукана. Я был тогда совсем мальчишкой. Мне дали копье и наказали охранять штурвал. Когда на борт запрыгнули воины пальмовой стражи, один из них бросился на меня. Пришлось продырявить ему горло. Проклятый алмер завалился прямо мне на лицо. Так я и стал мужчиной, едва не захлебнувшись в чужой крови. Когда буря утихла, капитан налил мне кружку рома, вкус у которого был немногим лучше крови, и отправил спать.
— И что тебе снилось?
— В ту ночь я себя не помнил и снов не видел.
Кассия понимающе кивнула и, украдкой глянув на исколотые ладони, отослала
3-й месяц весны, 23 день, Каденциум — I
Заскрипела амбарная дверь. Захрустела солома. Раздались крадущиеся шаги. Ощущение чужого присутствия пришло не сразу. Кто-то дотронулся до ее плеча и стал тихонько тормошить. Анабель вздрогнула и, думая, что все еще спит, попыталась перевернуться на другой бок. Крепкая рука не позволила. Кое-как разлепив тяжелые веки, она повернула голову, собираясь высказать визитеру все, что о нем думает, но на губы легла мозолистая ладонь. Над кроватью стоял Оливер, приложив палец к устам.
— Хватит брыкаться, соня. Хочешь остальных разбудить? — шепотом произнес юноша, оглядев двухъярусный амбар.
Утро в долине только начиналось. Вокруг на самодельных лежанках и соломенных кучах спали крестьяне Годвина. Словно мухи, они облепили все вокруг, кроме площадки у выхода. Анабель замерла, прислушиваясь к сопению и храпу, доносящемуся со всех сторон. Посмотрела на высокую щель между створами, сквозь которую внутрь проникал рассеянный свет неба. Солнце могло подняться в любой момент. «Мерзкое солнце, — подумала она, — много от тебя пользы, но еще больше неудобств». Жажда, зуд по всему телу, слабость, помутнение рассудка — вот лишь мала толика тех благ, которые приносил первый дар Нисмасса. Зато летом не нужно было ютиться в землянках, вдыхая смрад жаровен и потных тел.
— Поцелуй меня, — прошептала она и, схватив парня за края распахнутого жилета, притянула к себе.
Оливер охотно исполнил просьбу, проведя рукой по ее талии.
— Копья и хлыст захватил? — спросила Анабель, вставая с койки.
— Да. Поторопись. Гельдрейх уже проснулся. Скоро придет будить остальных.
— Странно, что еще не разбудил, — буркнула она, закинув за плечи две рыжие косички. — Гадкое солнце. Надеюсь, однажды Нисмасс проглотит свой дар и вернет нам его через задницу. Может тогда оно хоть немного потемнеет.
— Эй! Не богохульствуй, — прошипел парень ей на ухо. — Солнце тут ни при чем. Сама вчера отказалась вставать раньше.
— Какая разница. Нас сегодня никто не удержит.
— Ага. Я Гельдрейху еще вчера заплатил. Он нам мешать не станет, но другие снова могут тебя побить. Им не нравится, что ты отлыниваешь от работы.
В ответ Анабель лишь плюнула кому-то на ногу, попутно разогнув задеревеневшую спину. Рабочий день на фермах начинался с рассветом и продолжался до наступления сумерек с недолгими перерывами на еду и полуденный сон. Летом этот срок удваивался. Потому-то она и не любила жаркое время года, а вместе с ним и солнце, которое для крестьян было символом тяжкого труда.
Натянув кожаные сапоги на мягкой подошве, Анабель схватила с пола широкий кушак и застегнула его поверх короткого джеркина. С ним талия стала выглядеть еще тоньше. Склонившись над соломенной лежанкой, она запустила руку под доски и извлекла оттуда два ножа. Первый — крошечный с изогнутым клинком, сунула под кушак в потайной зажим. Второй — удобный тесак с широким лезвием, спрятала в сапог. В девятнадцать лет она была вправе собой гордиться. Ножи метала мастерски, с копьем обращалась лучше любого наемника; и пусть сил у нее было немного, зато храбрости и находчивости — хватало с запасом.