Говори со мной по-итальянски
Шрифт:
— Не знаю, как теперь быть, — затем откликается Доминик.
А Селест продолжает:
— Она не захотела приходить, но ей больно, можешь быть уверена.
— Думаешь, я хочу этого? — нахмурив брови, спрашиваю, почему-то почувствовав себя оскорбленной.
Сел принимается активно качать головой в отрицании.
Протягивает ладонь и кладет на мою, сжимая в знак поддержки.
— Конечно, не хочешь. Я не… не это имела в виду. Тебе стоило нам довериться раньше. Почему ты не сделала этого?
Пожав
— Не знаю, но мне не хотелось вас расстраивать, и я не хотела видеть жалость в ваших глазах, а именно ею вы меня сейчас и одариваете.
Сказала я это без укора и боли. Страданий не осталось, но мне теперь нужно привыкнуть, что при взгляде на меня, друзья будут думать о том, что пришлось мне пережить. Селест мгновенно выпрямляется.
— Нет, Ева, никакой жалости…
— Брось, — перебиваю ее я без всякого негодования. — Все в порядке. Ты не сможешь от нее отделаться, как бы ни хотела.
По крайней мере, в считанные дни. Я знаю, что вам понадобится время, чтобы принять это, но все хорошо. Теперь все хорошо.
Доминик вдруг ахает, и это выходит у нее, как потрясенный вздох.
— Надеюсь, ты шутишь? — в возбуждении кареглазая девушка говорит громко, чем привлекает к нам заинтересованные взгляды остальных посетителей траттории.
Тогда же возвращается наша официантка с кудрявыми длинными волосами цвета угля. Она спрашивает, выбрали ли мы, что хотим отведать. Я задаюсь вопросом, почему девушки не решили устроить встречу в баре: было бы лучше, потому что я не хочу есть. Полагаю, у моих подруг тоже нет аппетита.
— Еще лимонада, пожалуйста, — просит Селест.
Люди приходят сюда, по большей части, поесть, поэтому наш заказ обескураживает женщину, но, кивнув, она оставляет нас. Я слежу за ней взглядом, а потом перевожу его на Доми.
— Нет, не шучу. Это не нормально — хранить в душе ненависть и обиду. Я и так слишком долго позволяла ярости владеть собой.
— Но ты имела на это право! — Селест поддерживает Доминик.
Я смотрю на них, видя в них — себя, некоторое время назад.
В их глазах отражение меня, еще такой озлобленной и ожесточенной. Им необходимо понять меня. Я боюсь, что между нами возникнет конфликт, если с их стороны не будет осмысления того, что я пытаюсь им сказать.
— Мне больше не нужен этот гнев, я — говорю, подавшись вперед.
Доминик нервно теребит края красной кофты. Она в следующую минуту складывает руки на груди и прикусывает щеку изнутри. Конечно, для меня важно то, как они переживают, как не остаются вдалеке от моей проблемы,
— Эти трое, которых мы считали своими друзьями, пытались изнасиловать тебя, а ты их оправдываешь? — громким шепотом упрекает девушка. — Пожалуйста, подумай своей головой, Ева!
Я хочу… не знаю, что мне хочется с ними сделать, но точно не простить.
Я тоже пододвигаюсь, таким образом, наши головы вблизи друг от друга.
— Представь, каково было мне, если ты в бешенстве. Все это случилось со мной, но я сумела простить. Да, я смогла. И горжусь этим.
Доминик хмурится, отстраняется, бьет несильной ладонью по столу, обращаясь к Селест:
— Ты тоже это слышишь? Она сумасшедшая! От их осуждения никуда не деться. Может, я поспешила с решением открыть правду. Черт. Зачем? ЗАЧЕМ? Пьетра наверняка поссорится с кузеном, если, конечно, ее тревожит событие, к которому он имеет непосредственное отношение.
Почему-то кажется, невзирая на нашу испорченную связь, ей на меня не плевать.
— Они были подростками, и были пьяны. Никто из них не стал бы вредить мне, будь в трезвом состоянии…, — осекаюсь при осознании, что повторяю слова Лукаса.
— Не выгораживай, Ева, — тихо просит Селест, но ее тон похож на предупреждающий.
Она с осторожностью подтягивается ближе, старается, будто загипнотизировать меня взглядом. Умение держаться и быть хладнокровной в некоторых ситуациях значительно отличает ее от Доминик и Пьетры. И от меня, что уж скрывать.
— Почему ты ничего не рассказывала?
— Да вот поэтому. — Я, передернув плечами, киваю на них рукой. — Ваша реакция…, задумавшись, изрекаю: — … абсолютно оправдана и нормальна. Но мы не можем прийти к согласию. Мне понадобилось больше пяти лет, чтобы простить.
Я просто надеюсь, у вас это тоже получится. Я не хотела напряженности в нашей компании, но ее не избежать, и когда я посылала вас к Диего, мне стоило это предвидеть. — Приложив ладонь ко лбу, серчаю на себя: — Я такая глупая…
Доминик соглашается со мной.
— Да, очень, но не по той причине, которую только что описала. Мы должны были знать.
— Когда мы общались в чате, я понятия не имела, что Маркус, Дейл и Лукас — ваши друзья, а в тот летний день, когда мы обедали в траттории, и я познакомилась с братом Пьетры… Я очень испугалась. Они меня не узнали, но Лукас стал догадываться о чем-то, потом у нас состоялся разговор. В общем, это долгая история.