Говори со мной по-итальянски
Шрифт:
— Вообще-то, я не должен попадаться на глаза полиции. Отец меня убьет.
Почувствовав себя лидером ситуации, я отодвигаю Алистера и, благо, подбираюсь к домофону.
— А за бурную «легендарную» вечеринку он тебя не убьет?
Но проигнорировав мой последний вопрос, ирландец просовывает руку, задерживая дверь, когда я уже оказалась внутри. Я удивленно рассматриваю его лицо, отмечая, то он озабочен и встревожен чем-то.
— Слушай, я обещал друзьям, что привезу тебя…
Не давая ему договорить, толкая парня в грудь.
— Ты —
— Ева, все не так, как…
— Все так! — Сержусь — и слова мои звучать громче положенного. — Поспорил со своими друзьями, что сможешь затащить меня на убогий праздник? Мне не нужно это. Я все ещё помню, как ты обращался со мной в нашу первую встречу.
— Ева…
— Я в тебе ошибалась. Ты стоял тут передо мной, выглядел милым, хотел казаться интересным и остроумным, и я подумала всего на одну секунду: у нас ничего не выйдет, но вдруг мы сможем стать друзьями? А потом ты признаешься мне, что твой приезд сюда — результат пари, Алистер.
Ему нечего на это сказать. Великолепно. Я хочу, чтобы он молчал. Еще какое-то время стою вот так: одна нога в подъезде, другая — на крыльце, и больше не желая смотреть на Шеридана, ощущающего себя виноватым придурком, закрываю дверь, но перед этим я говорю ему:
— Ты проиграл спор.
Несусь к лифту и вызываю его. Смешанные чувства правят во мне. Царствуют. Управляют мною. И это очень плохо, поскольку они мешают мне здраво мыслить. Я убираю волосы с лица, когда створки кабины открываются. Внутри нее рассматриваю себя в зеркале, выдыхая. Все в порядке — это просто неприятный случай, которых в моей жизни еще будет много. Я не верю, что она так кардинально изменилась в короткие сроки. Нужно ли мне остаться наедине и взглянуть на нее со стороны?
Пожалуй.
Еще в квартирном холле чувствуется восхитительный запах. Я не перепутаю это ни с чем. Папа готовит сальтимбокку[2].
Знаю, что это он, потому что в знаменитом блюде только он из всех наших знакомых заменяет шалфей розмарином. И вот свежий и сильный аромат этой специи блуждает по коридору, возбуждая аппетит. Пахнет освежающе, травянисто-мятные нотки щекочут ноздри, заставляя вспомнить, что не ела ничего с самого обеда в «Каролле», где сегодня отработала дежурную смену.
Стоит запереться, войдя в квартиру, как слух улавливает мужские голоса. Один из них принадлежит отцу. Меня удивляет, что у нас гости. Я не могу понять, кому принадлежит второй голос, потому что гость мало разговаривает, зато отец болтает без перерыва, смеется, как мальчишка. И между тем, успевает рассказывать секрет «самой вкусной сальтимбокки в городе». Разумеется, папа не считает иначе — у него это блюдо получается лучше всех, а я не спорю, чтобы не лишиться своей порции. Да и он, откровенно сказать, не плошает в кулинарии.
Из кухни также доносится песня одного из излюбленных папиных музыкантов — Риккардо Фольи[3]. Пройдя немного, я вижу папу, темпераментно
— Нет, что ты, даже не думай, Трастевере[4],во-первых, очень шумное место. Во-вторых, — дорогое. У нас в Монти, конечно, тоже баров, клубов и ночной музыки хватает, но здесь, по крайней мере, довольно дешево. К тому же, самый центр. Может быть, лучше снять небольшую квартирку рядом с твоим университетом, но я бы, конечно, советую тебе помириться с отцом.
Погодите. Что?
Блаженная улыбка мгновенно стирается с моего лица, и я, не заботясь больше ни о чем, выхожу вперед. За стойкой на высоком стуле расположился Лукас. Рядом с диваном я тут же замечаю дорожную сумку, не принадлежащую ни мне, ни папе.
Потом мы снова встречаемся взглядами, и я качаю головой в полном замешательстве.
— Как хорошо, что ты уже вернулась, Ева! — радуется отец. — А у нас гость!
Да, я вижу, но что все это значит…
— Лукас, что произошло? — Я все так же перевожу взор от него к его чемодану, и обратно.
Он потирает синие джинсы ладонями, глядя на меня.
Ощущает неловкость от происходящего, но и я тоже. И я!
— Твой друг поссорился с отцом, и тот попросил своих друзей, чтобы их сыновья не предоставляли ему ночлег.
Вот черт! Мистер Мэтью оборвал Лукасу нитки к людям, которые ему, как братья.
— Я бы мог снять номер в каком-нибудь мотеле, просто…, - Парень обволакивает меня долгим нежным взглядом.
Конечно, понимаю, что он пытается сказать, оттягивая ворот клетчатой рубашки. Не хочу, чтобы Лукас нервничал. Я торопливо разуваюсь, снимаю верхнюю одежду и возвращаюсь на кухне, однако волшебная музыка и чудесные ароматы больше не опьяняют. Жаль — папа вот-вот заканчивает с готовкой.
— У тебя есть замечательный друг, Ева, — говорит он. — Я даже не думал, что ты общаешься с сыном моего босса, — мужчина несмело хихикает. Он в полуобороте обращается к Лукасу: — Я ничего дурного в виду не имел, сынок.
Блэнкеншип вскидывает ладони и брови одновременно, приговаривая, что все прекрасно, чтобы моему отцу не пришлось краснеть. Он здесь, в моем доме — даже не верится.
Все это выглядит совершенно не реалистично. Когда папа отворачивается от нас, чтобы добавить специи и оливковое масло в салат, я, присев рядом с Луксом, наклоняюсь и шепчу ему в ухо:
— Друг?
Он искренне улыбается, отчего я не могу не быть счастлива.
В смысле, не знаю, что у него произошло с мистером Мэтью, и хочу, чтобы скорее все у них наладилось, но прямо сейчас ему нужно расслабиться.
— Если бы я сказал твоему папе, что хочу тебя во всех смыслах, он бы убил меня вон тем ножом, — Лукас кивает направо, и я поворачиваю туда голову, глядя, как папа аккуратно разрезает острым лезвием горгондзолу[5].
Мы прыскаем со смеху, и папа легко улыбается, обратив на это внимание.