Град огненный
Шрифт:
— Стоит! — ревет Марк и бодает меня лбом. Я отшатываюсь, балансирую на пятках, но все-таки шлепаюсь на задницу. Удар приходится вскользь. Перед глазами вспыхивают белые искры. Голова гудит, словно колокол. Не успей я отклониться — и удар пришелся бы в переносицу. Проклятье!
Сквозь обложившую голову вату доносятся глухие шлепки, пыхтение и ругань. Проморгавшись, вижу, что это Франц, Норт, Рэн и Расс оттаскивают завалившегося мужика. Рубаха на его груди трещит, пуговицы рвутся. Франц бьет наемника в живот, и тот скалится, глядя мимо сержанта на меня в упор. Ненависть хлещет через край. Марк
— Погоди!
— Он сейчас ничего не скажет, — мрачно бурчит Рэн. — Мы пытались. И попытаемся еще. Но нужны другие методы. Более… действенные.
Он делает паузу между словами и выжидающе смотрит на меня. Франц тоже таращится, отдуваясь и вытирая взмокшую шею. Они ждут — чего? Пыток? Будут иглы под ногти. Раскаленное железо на коже. Удавка из ремня, как на шее мертвого Пола. Расс отступает, хмурится, под глазом дергается жилка. Он не хочет возвращаться к прошлому, но и не может уйти, и это мучает, разрывает его на части. Он ждет ответа от меня. А я молчу. Тишина давит на уши. Сквозь нее пробивается лишь надсадное дыхание Марка. Его взгляд — водянистый и пустой, как взгляд манекена. И запах… еле уловимый запах сладости.
— Инте-ре-сно, — по слогам произношу я. Медленно подхожу к Марку и одним рывком разрываю его рубаху до пупка. На груди бугрятся швы. Грубые, перехваченные через край. Вот здесь, почти у сердца. Нож или огнестрел? А какая к черту разница. Ранение тяжелое. От такого или в гроб, или в кому. И, скорее, второе, если судить по номеру, вытравленному на коже.
D/04-05/I I +
Рядом присвистывает от изумления Франц и тянет:
— Де-ла…
Марк что-то мычит, исходит злобой. Край ленты болтается, как снятый лоскут кожи. А я теперь понимаю, откуда в его доме таблетки и знаю, почему не сработала блокада Селиверстова: васпы не могут причинять вред людям, но могут перебить друг друга, если захотят. Такая маленькая и пустячная деталь.
— Он васпа? — спрашивает Рэн.
Я разглядываю клеймо и шрамы, качаю головой:
— Не знаю.
— Странный номер, — вклинивается Расс. — Что значит — Дэ? У нас не было ни одного Улья, начинающегося с буквы. Только номера.
Комендант прав. Пять Ульев во внутреннем круге, восемь во внешнем, приграничном. И один — нулевой, где спала под куполом Королева, где служил и я.
Мы молчим, обступив Марка. А я с удивлением отмечаю, что волны ненависти утихают, рябью расходятся по комнате. И откуда-то со стороны просачивается тонкий ручеек страха.
— Дэ — это значит «Дербенд», — произношу я. Подхожу ближе, цепляю Марка за подбородок. Лента вспухает пузырем на его губах, зрачки пульсируют, как от боли.
— Он не человек. Но васпа ли?
Отклеиваю ленту, теперь уже осторожно. Марк сглатывает слюну. На меня он больше не смотрит, сопит, раздувая крупные ноздри. Носовой хрящ у него изломан и сросся неправильно. Любопытно, это было до или после перерождения?
— Тебя зовут Марк? — спрашиваю.
— Пош-шел! — злобно шипит он, но я не веду и ухом, продолжаю:
— Это настоящее имя?
Сипит, смотрит волком.
— Что ты помнишь последнее? Кокон?
— Не было… кокона! — кричит Марк. С его губ срывается слюна, брызгает
— Пятая кладка, четвертый кокон, — вжимаю ноготь в клеймо, и по лицу Марка проходит судорога. — В Дербенде вывели Королеву?
— Нет… никакой королевы, — натужно хрипит он, а я вздыхаю с облегчением. Если бы ее вывели, слышал бы я Ее голос? Повиновался бы? Внутренняя пустота лениво поднимает голову, зевает во всю пасть — из черной воронки тянет могильным холодом, и я зажмуриваюсь, прикрываю ладонью лицо, чтобы не сорваться вниз.
— Тебя ранили, Марк, — глухо говорю я. — И ты впал в кому. Умер для всех в мире. Для жены. Для родителей. Для детей. У тебя были дети, Марк?
— У меня… никого нет, — рычит он, но в голосе нет уверенности.
— Сейчас никого. Васпы одиноки.
— Я не васпа!
— Кто тогда? — я снова тычу в клеймо и задеваю бугрящийся шрам. Марка бьет дрожь. Я чую его злобу, его смятение. Когда-то я радовался бы, что пробил брешь в чужой броне. Но не теперь. Ловлю на своих лопатках тяжелые взгляды ребят. Они тоже в смятении и тоже ощущают воющую пустоту в груди. Хотят, чтобы вернулась Королева, и боятся этого. А я — всего лишь резервная станция, сигнал которой можно усилить, а можно заглушить, как это продемонстрировал недавно профессор Полич. Что я могу сделать для них?
— У тебя не было Королевы, — говорю я. — И тебя не учили так, как учили всех васпов. Но все-таки ты один из нас. Пятая партия, четвертый экземпляр. Сколько еще таких было до тебя? Сколько появилось после? Ты знаешь?
Он молчит, скрипит зубами. Если Марк хоть отчасти похож на нас, его не сломить ни допросом, ни пыткой. А если на службе у Морташа сто таких? Тысяча? Пусть сидящих на препаратах, но не связанных блокадой Селиверстова?
— Я не… помню, — вдруг говорит он. Глядит с вызовом, кривит рот в усмешке. — Но ты угадал, одноглазый. Выстрел помню. Боль. Потом ничего. Только бокс и капельницу. Жгло очень. И сейчас жжется.
Препарат, прозванный «мертвой водой»? Состав, возвращающий коматозников к подобию жизни? Перерождение без Королевы и кокона, новое слово в эксперименте.
— Где лаборатория?
— Не знаю!
Он не скажет. Он не человек, он предан хозяину, как мы были преданы Королеве. А я не могу терять время и терять своих ребят, пока пан Морташ расплетает ядовитые щупальца над столицей, и Си-Вай проходит с акциями протеста по городу. Ночь за окном истекает, скоро забрезжит рассвет. Если он не расколется к утру, можно считать битву проигранной.
— Если придется пытать, я буду пытать тебя, — говорю я. — Если придется убить — убью. Но все же дам последний шанс и рассказать, где находится лаборатория, кем и как охраняется.
— Тогда начинай прямо сейчас, — сплевывает кровавую слюну Марк. — Я не скажу.
— Подонок! — слышу щелканье предохранителя. Рэн встает рядом, вскидывая пистолет.
— Отставить!
Бывший преторианец молчит, ждет. Марк ждет тоже. Взгляда он не отводит, смотрит прямо в черное дуло. Не сломить такого, только убить. Я вздыхаю, подтаскиваю к себе стул и сажусь рядом. Нащупываю в кармане сигаретную пачку, вытрахиваю на ладонь.