Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники
Шрифт:
— В доказательство того, что я не забыл о твоем докладе, вот он, подписанный мною; делай с ним что хочешь, но запомни, что в лице Победоносцева ты имеешь своего злейшего врага.
Я знал, что все начальное образование Лорис-Меликова не шло дальше школы гвардейских подпрапорщиков (нынешнее Николаевское кав. училище). Из бесед с ним вынес, однако, впечатление, что от природы он обладал большим умом, способностью быстро усваивать новые для него идеи и находить для них соответствующие слова для выражения. О чем бы ни шла речь, — можно было соглашаться с ним или нет, — это другое дело; но он ни разу не проговорился так, чтобы выдать свою лишь весьма недавнюю осведомленность
Узнав, что я дважды был на Кавказе, причем всякий раз прожил по нескольку месяцев, что в числе моих друзей был В.Г. Гогоберидзе7, пользовавшийся всеобщим уважением, Лорис-Меликов охотно пускался в рассказы о Кавказе, особенно о горцах, о том, как, собственно, легко ими управлять, если только бережно относиться к их народным обычаям. А я в таких случаях старался втянуть его в разговор насчет войны 77 года. На мой осторожно поставленный вопрос, в достаточной ли степени он пользовался самостоятельностью, Мих. Тар. только махнул рукой да прибавил: мало ли что было. Но тут же разразился резкой филиппикой по адресу тогда еще здравствовавшей великой княгини Ольги Федоровны.
К слову, Мих. Т. обратил мое внимание, что все расходы на кампанию, составившие 72 м. р., велись на кредитные билеты, чем было сбережено много миллионов. Он этим, видимо, гордился. Личное бескорыстие Мих. Тар., конечно, вне всяких сомнений; в этом отношении даже его злейшие враги не позволяли себе никаких выпадов; можно также вполне поверить его бережливой сдержанности в расходовании казенных средств. Но таковы наши порядки, что и Кавказ в войну 77 г. прославился грандиозными хищениями. Достаточно вспомнить хоть одного действовавшего в Рионском краю генерала, получившего прозвание Цапцарадзе, который при первом приступе контроля вернул 300 т. р., а с остальными поторопился перебраться за границу, где и оставался до конца своей жизни. Когда это дело докладывалось наместнику и докладчик предложил открыть формальное следствие, то получил в ответ: что же, вы хотите с одного вола две шкуры содрать? И дальнейший ход дела был прекращен.
Еще при первых встречах я как-то раз передал Лорис-Меликову о циркулировавшем в Петербурге слухе, что ему предлагался пост председателя комитета министров (слух, как потом оказалось, ни на чем не основанный). Вместо прямого ответа Лорис-Меликов ограничился лишь замечанием, что он всегда определенно высказывался, что считает комитет министров совершенно излишним учреждением.
— Впрочем, многим этот слух кажется несоответствующим теперешнему курсу, — продолжал я, желая вызвать Лорис-Меликова на более определенный ответ.
— Да, я полагаю, что доставляю им большое удовольствие, что нахожусь здесь, а не в Петербурге.
А Аорис-Меликова тянуло в Петербург. Впоследствии мне удалось узнать, что незадолго до наших разговоров, именно 17 сентября 1881 г., он обращался к Н.П. Игнатьеву с вопросом, насколько его возвращение в Петербург не может «навлечь на него хотя бы тень неудовольствия или неприятностей». Необходимость переезда в Петербург он мотивировал заботами о воспитании детей и своими имущественными делами.
В письме он указывал также, что переезд в Петербург может «отклонить могущие возникнуть... нарекания... что он будирует». В конце же письма прибавлялось:
Надо думать, что ответ Игнатьева был не особенно благоприятный. Тогда Игнатьев еще не считал свое положение поколебленным и, несмотря по нарркности на дружеские отношения, в душе мог опасаться Аорис-Меликова, как опасного конкурента. Но когда по весне 82 г. Игнатьев стал чувствовать, что почва под ним становится все более и более шаткою, Лорис-Меликов покинул заграницу и поселился около ст. Чудово в имении у своего родственника. Вскоре состоялось назначение мин. внут. дел гр. Д.А. Толстого. Вот что по этому случаю рассказывал мне осенью 83 г. Лорис-Меликов:
— Когда Игнатьев подал в отставку, он вечером был у меня. Кто-то приехал (Л.-М. называл фамилию, но я не запомнил) и сообщил, что преемником назначен Толстой. «Какой Толстой?» — разом воскликнули мы с Игнатьевым. И вот почему. Наследник не раз просил меня повлиять на государя (Александра II), чтобы он уволил Толстого, человека всем ненавистного; и вообще выражался о нем в самом резком тоне. Я всегда отвечал одно: как я могу об этом говорить с государем; вы сын, наследник престола, — только вы можете говорить об этом с государем.
Помогло совершенно случайное обстоятельство, как об этом рассказывал мне А.И. Деспот-Зенович. В комитете министров оберкда-лось представление Макова (мин. внут. дел) о некотором расширении прав раскольников. Толстой резко возражал, но остался в меньшинстве. После закрытия заседания, но когда еще не разошлись, Толстой в частном разговоре возбркденно заметил: все это дел возникло потому, что раскольники заплатили хорошую взятку в м. в. д. Когда об этих словах узнал Маков, то между ним и Толстым вышел крупный конфликт, и оба подали в отставку. Александр II, несомненно, под конец тяготился Толстым, но не увольнял его, чтобы не показать этим, что уступает давлению общественного мнения. Теперь же принял отставку Толстого; но, как говорили, для поддержания престижа, заявив его преемнику, что «система» должна оставаться не поколеблен-
ною. Что касается до Макова, то пошатнулось несколько и его положение, но некоторое время он еще сохранял за собой мин. внут. дел.
Аорис-Меликов, в качестве «главного начальника верховной распорядительной комиссии», имел крайне широкие полномочия, но реально только в одном направлении: арестовывать, ссылать и т. п. Не имея своих собственных исполнительных органов, исполнительная комиссия во всем остальном оказалась на воздухе. Это скоро почувствовал Мих. Тар., а потому и постарался променять свое исключительное положение на более скромное: 6 августа 1880 г. верховная комиссия была закрыта, а Мих. Тар. стал мин. вн. дел. Одновременно с этим было упразднено III отделение, дела его перешли в м. в. д., во вновь образованный департамент государственной полиции, скоро, впрочем, слитый с прежним депар. пол. Для Макова же было создано новое Министерство почт и телеграфов с главным начальствование над деп. духовных дел иностр. исповеданий. Однако Аорис-Меликов скоро спохватился, что напрасно выпустил из своих рук почту и телеграф, а потому 16 марта 1881 г. успел добиться, что они были возвращены в мин. внут. дел, да вместе с ними и департамент иностр. исповеданий.