Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники

Итенберг Борис Самуилович

Открывая первое заседание Верховной распорядительной комиссии, Лорис-Меликов определил ее задачи. Первая состояла в принятии «решительных мер к подавлению наиболее возмутительных действий анархистов». Вторая же, по его словам, «более сложная» — «в изыскании средств врачевания причин, породивших крамолу и поддерживающих ее»²⁹⁸. Забегая вперед, надо сказать, что обсуждение этой второй задачи никак не отразилось, что симптоматично, в Журналах комиссии, из которых следует, что ее заседания целиком сосредоточились на первой из поставленных ее начальником задач. Это относится и к заседанию, казалось бы, специально посвященному «врачеванию причин, породивших крамолу». (По-видимому, врачевание было невозможно

и бесполезно. — Примеч. ред.)

На совещании начальника комиссии 5 марта 1880 г. по пригла-шению Лорис-Меликова присутствовали городской голова барон П.Л. Корф и гласные городской думы. Граф попросил представителей городского самоуправления «изложить с полной откровенностью соображения о причинах покушений поколебать государственный порядок» и высказаться о тех мерах, которые могут способствовать их прекращению. Как следует из записи совещания, отзывы городского головы и гласных касались «желательных, по их мнению, мер к ослаблению восприимчивости различных общественных элементов по отношению крайних революционных учений». Однако, «не останавливаясь ныне» на их «предположениях», начальник комиссии «обратил сркдения совещания к вопросам, принадлежащим ко второй категории», то есть о полицейских мерах по предотвращению покушений²⁹⁹.

Итак, хотя вопрос о причинах распространения революционных настроений на заседании не обсуждался, Лорис-Меликов и присутствовавший на совещании статс-секретарь М.С. Каханов выслушали соображения на этот счет представителей столичного городского самоуправления, высказанные «с полной откровенностью».

Характерно, что Лорис-Меликов по своей инициативе определил второй задачей Верховной распорядительной комиссии изыскание причин, породивших крамолу, и средств их врачевания. Указ императора такой задачи не ставил, ограничивая деятельность этого органа исключительно полицейскими функциями. Но граф пытался доискаться до корней того общественного недовольства, которое питало революционные настроения. В апрельском докладе царю соображения на этот счет диктатора, как увидим, окажутся достаточно зрелыми и аргументированными. Свой материал для них дала и Верховная распорядительная комиссия, куда стекалось множество писем и записок о положении в стране.

В центре внимания комиссии оказались меры по охране порядка, исполнение властями настоящих репрессивных, карательных функций. Лорис-Меликов привлек внимание ее членов к изъянам и просчетам в борьбе с крамолой: разъединенности действий властей, медленности производства дознаний по делам о государственных преступлениях, а также к недостаткам в организации административной ссылки и политического надзора. По его инициативе комиссия предприняла ревизию дел по государственным преступлениям в Петербурге (она была поручена П.А. Маркову, И.И. Шамшину и М.И. Батьянову). Списки таких дел в канцеляриях петербургского градоначальника А.Е. Зурова, генерал-губернатора И.В. Гурко и Третьего отделения оказались различными, что подтверждала несогласованность действий этих учреждений.

Были обнаружены серьезные недостатки в состоянии сыска и надзора³⁰⁰. Сенатор М.Е. Ковалевский, проверявший дела административно высланных, нашел множество «уклонений и увлечений», противоречащих законам, и предлагал ограничить права местной администрации в вопросе политической ссылки³⁰¹. М.С. Каханов представил в комиссию наглядные доказательства существующей розни между действиями Третьего отделения и Министерством юстиции — «ведомствами, которые должны бы в деле пресечения беспорядков преследовать одну и ту же цель»³⁰².

Князь А. К. Имеретинский, проверявший состояние ряда политических тюрем, отметил отсутствие единообразия режима в них³⁰³. Комиссией были поставлены вопросы об объединении всех жандармских,

полицейских и судебных органов для борьбы с революционерами, об ускорении производства дел по политическим преступлениям, о пересмотре организации административной ссылки и надзора. Материалы комиссии позднее использованы Лорис-Мелико-вым в его обосновании плана преобразования полиции, о котором речь впереди. Но был и непосредственно практический результат проведенной по инициативе диктатора ревизии: число дел, заведенных по политическому обвинению, резко уменьшилось — комиссия признала часть их необоснованными³⁰⁴. Сотни людей, преимущественно из учащейся молодежи, были возвращены из административной ссылки.

Судя по журналам Верховной распорядительной комиссии, состоялось всего пять ее совещаний: первое — 4 марта, последнее — 1 мая 1880 г. Длились они по 2,5—3 часа. Человек дела, Михаил Та-риелович не был любителем заседаний. Летом комиссия вообще не собиралась, хотя и работала. Она оказалась не распорядительным, а исполнительным органом, выполняя поручения начальника. Анали-

^

зируя работу Верховной распорядительной комиссии и предлагаемые ею меры, историк справедливо заключает, что «они были направлены к одной цели — к созданию более эффективной системы репрессий», но одновременно содействовали и «ослаблению системы полицейского террора»³⁰⁵.

Лорис-Меликов во главу угла ставил строгое соблюдение законности. Соответствие закону было основным критерием проведенной по его поручению ревизии делопроизводства по политическим обвинениям, административной ссылки и надзора, а также тюремного заключения. Не случайно в комиссии под его началом оказалась группа видных юристов и судебных деятелей, правоведов по образованию (К.П. Победоносцев, М.С. Каханов, П.А. Марков, М.Е. Ковалевский, И.И. Шамшин). Разные по политическим убеждениям, они одинаково почитали закон, не оправдывая его нарушения целями охраны государственного порядка. В этом смысле комиссия действовала единодушно.

Но в той борьбе, что развернулась в стране, невозможно было строго следовать установленным законам. И если революционеры, начав войну с существующим порядком, постоянно нарушали общечеловеческие нравственные нормы, то и власть, стремясь сокрушить заговорщиков, сплошь и рядом преступала мораль и закон. В борьбе диктатора с революционным движением беззакония стало меньше, и прежде всего в столице, но оно — особенно на местах — не исчезло, слишком велика была сила инерции. На заседаниях Верховной распорядительной комиссии неоднократно ставился вопрос о «пользе установления более осторожного, чем ныне, отношения власти к арестам и высылке», однако на практике такая осторожность внедрялась с большим трудом. Из 113 лиц по списку, представленному Лорис-Меликову петербургским градоначальником А.Е. Зуровым в феврале 1880 г., лишь 30 были высланы из столицы, а 5 сосланы в Сибирь, по отношению к остальным глава Верховной распорядительной комиссии распорядился «ничего не предпринимать».

В деле публициста «Отечественных записок» Н.Ф. Анненского формальных оснований полицейское дознание не обнаружило, как не обнаружило их и в деле известного книгоиздателя Ф.Ф. Павленкова: имелись лишь доносы о «содействии их антиправительственному движению» . Однако по приказу Лорис-Меликова они отправлялись в Сибирь как «политически неблагонадежные»³⁰⁶.

В хронике арестов народовольческой газеты 1880 г. мелькают имена профессоров, адвокатов, присяжных поверенных, студентов. Аресты и высылки стали не столь массовыми, как в 1879 г., но не иссякали, продолжая возбуждать общество случавшейся необоснованностью. Инакомыслие, а не противозаконный поступок для властей считалось мотивом изоляции от общества, несмотря на призыв начальника Верховной распорядительной комиссии различать в карательной политике разные степени неблагонадежности.