Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники

Итенберг Борис Самуилович

В передовой, посвященной отказу французского правительства выдать русским властям Л.Н. Гартмана, участника покушения на царя, дается развернутая и прямая критика диктатуры. «Мы так странно ведем дела, — объясняет Катков невыдачу Гартмана, — что в умах французов могла зародиться уверенность, что власть в России если не завтра, то послезавтра достанется тому же Гартману или Лаврову». Все кругом сомневаются, по словам издателя московской газеты, в прочности нашего положения, «видя, как неясна и неопределенна наша правительственная программа, как силен повсюду господствующий у нас обман и как нагло предъявляет свои требования вражеская крамола, с которой правительство борется — не борется»³⁵¹. Упреки Каткова адресуются

правительству, Верховная распорядительная комиссия прямо в его статье не называется. Но все понимали, против кого направлялся обличительный пафос «Московских ведомостей»: борьбу с крамолой возглавлял Лорис-Меликов.

В либеральной группировке, складывавшейся вокруг диктатора, возник вопрос о необходимости дать московской газете цензурное предостережение. Встревоженный К.П. Победоносцев, не менее чем Катков стоявший на страже царской власти, поспешил снестись с министром внутренних дел Л.С. Маковым. «Какой же был бы скандал и какая беда правительству, если бы это свершилось», — высказался он по поводу возможной цензурной кары своему единомышленнику. «Ну, поверьте, Константин Петрович, на столько-то у меня хватит нюху», — многозначительно ответствовал Маков. От Победоносцева Катков узнал, что «известная статья по пов[оду] Гартмана» «очень понравилась цесаревичу»³⁵².

Все более ожесточавшийся против Лорис-Меликова ведущий публицист самодержавия после отставки Д.А. Толстого становится непримиримым врагом диктатора, хотя и сознавал, что у того есть немало сторонников в «верхах». «Мой совет Вам: не смущаться и продолжать делать свое дело, но быть осторожнее, — рекомендовал К.П. Победоносцев. — В умах господствует все та же путаница невообразимая, в правительстве — все еще полное метание мысли»³⁵³. Необъявленная война всесильному диктатору до поры («на некоторое по крайней мере время», как советовал Победоносцев) перемещается Катковым со страниц его газеты за кулисы политики.

* * *

Далеко не все знавший о подводных течениях в дворцовых сферах, Лорис-Меликов после одобрения его апрельского доклада императором и наследником, а также осуществившегося плана смещения Д.А. Толстого, действует все более уверенно. В Аничковом дворце его встречают весьма любезно. Не без тактических соображений диктатор назначил К.П. Победоносцева на пост обер-прокурора Святейшего синода (который до этого занимал министр просвещения). Бывший профессор гражданского права, по слухам, был весьма доволен назначением, как и бывший ученик его — цесаревич.

Как рке говорилось, Верховная распорядительная комиссия, последнее заседание которой состоялось 1 мая, летом не собиралась, но члены ее работали, выполняя поручения начальника и отчитываясь перед ним за сделанное³⁵⁴. Лорис-Меликов готовил объединение под своим главенством всех сил полиции и жандармерии, одновременно все большее внимание уделяя деятельности, которую называл «созидательной»: «восстановлению потрясенного порядка».

Поставленный в докладе в виде робкого «предположения», вопрос о привлечении к обсркдению местных нркд представителей земского и городского самоуправления не снимается им с повестки дня. Явно по наущению диктатора он поднимается в записке генерал-майора императорской свиты М.И. Батьянова, посвященной разным аспектам борьбы с революционным движением. Этот член Верховной распорядительной комиссии рекомендует ей «вызывать из университетских центров, из среды земства и прочих лиц, наиболее выдающихся по своей солидности и благонадежности. Профессора, земские деятели, именитые граждане — они же отцы — могли бы дать комиссии массу полезных практических указаний по делу о воспитании юношества». Высказывается Батьянов и в более общем смысле, утверждая, что преобразования с целью «упрочения потрясенного государственного порядка» могут рассчитывать на успех лишь в том случае, если при их обсуждении

«будут спрошены и выслушаны люди, непосредственно стоящие у дела, практически с ним знакомые». Батьянов ссылается на удачный «опыт подобной экспертизы», примененный Ло-рис-Меликовым, подразумевая, по-видимому, совещание комиссии с участием городского головы Петербурга и гласных городской думы³⁵⁵. Надо сказать, что в повседневных буднях Михаил Тариелович сам постоянно прибегал к советам и консультациям «сведущих людей», юристов, экономистов, представителей печати и т. д. Он никогда не стеснялся показать, что знает меньше, чем специалист в данной области, непрестанно тем самым свои знания пополняя.

Лорис-Меликов стремится внедрить мысль о содействии «сведущих людей» правительству в государственную практику, поддерживая любое начинание в этом направлении. Так, он одобрил проект созыва сельскохозяйственных съездов (окружных и всероссийского), представленный министром государственных имуществ князем А.А. Ливеном, возможно, самим диктатором и инспирированный. Указав* что съезды должны проводиться под контролем администрации, граф почти буквально повторил формулировку своего апрельского доклада царю, заметив, что находит весьма полезным «привлекать представителей дворянства, земств и городов к участию в таких вопросах, которые близко касаются их местных нужд»³⁵⁶.

Земской деятельности в программе Лорис-Меликова отводилась особо важная роль. Без активного участия земства он не видел возможности оживления и нормализации хозяйственно-экономической жизни на местах, о чем не раз говорил. Земство могло бы, по представлению Лорис-Меликова, явиться одной из основных опор власти на местах. Именно земская деятельность при правильной ее постановке должна была поглотить недовольные общественные силы, пополнявшие оппозицию и революционное движение. Для сторонника участия представителей общества в управлении, которое мыслилось Лорис-Меликовым в отдаленном будущем, земское самоуправление рассматривалось и как своего рода подготовительная ступень к этому.

Однако он отдавал себе отчет, насколько его понимание роли и места земства в русской жизни расходится с господствующим в верхах и прежде всего у самого царя. По его наблюдению, «большинство наших министров (за исключением Абазы, Милютина и Сольского) и лица, окружавшие Государя, сваливали все наши беды на местное самоуправление и силились доказать, что общественные учреждения составляют гнезда нашего нигилизма. В заседаниях Комитета министров самое слово «земство» произносилось с каким-то отвращением»³⁵⁷. Александру II были близки оценки этих итогов консервативными идеологами — М.Н. Катковым, К.П. Победоносцевым,

В.П. Мещерским, — усматривавшим в земстве нечто чужеродное самодержавию — власти по природе своей призванной быть всеох-ватывавшей и неделимой. По наблюдению видных земских деятелей, гонимое властью земство никогда не пользовалось ее симпатией: правительство очень скоро «пожалело об умалении прерогатив своих собственных агентов» и стало опасаться «чрезмерных прав общества»³⁵⁸. В таких условиях ставить вопрос о ведущей роли общественного самоуправления в русской жизни было неосмотрительно и бесполезно.

Да и земство в нынешнем своем состоянии отводившейся ему Лорис-Меликовым роли явно не было пригодно. За полтора десятилетия после земской реформы накопился достаточный материал, в том числе и статистический для анализа, с целью «выявить положение органов самоуправления и те обстоятельства, которые содействуют или препятствуют их развитию или преуспеянию»³⁵⁹. Такой материал был в распоряжении диктатора. О положении земства в империи Лорис-Меликов знал и по собственным наблюдениям в провинции и в центре, и по запискам общественных деятелей и ходатайствам земств, прошедшим через его руки. В упоминавшейся уже записке «О внутреннем состоянии России», поступившей в Вер-