Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники

Итенберг Борис Самуилович

Лорис-Меликов опасался противодействия как раз тех ортодоксальных приверженцев самодержавия, которые ждали от него исключительно репрессивных мер — более решительных и энергичных, чем осуществлявшиеся до учреждения диктатуры. До поры он не стремится разуверять в этих ожиданиях потенциальных противников, стараясь завоевать их расположение. Граф частый гость в Аничковом дворце, где дрркески встречается с К.П. Победоносцевым в крркке, близком к цесаревичу. Письма наследнику Лорис-Меликова говорят о достаточно тесных контактах его и с Победоносцевым, который, едва вернувшись из отпуска, рассказывает графу «отрадные подробности своего пребывания в Гаапсале»³⁴¹.

Д.А. Милютин характеризовал Лорис-Меликова как «человека умного и гибкого, знающего, в каком смысле с кем говорить»³⁴². Современники и историки называют его неискренним. Решая свои задачи,

он и не мог быть искренним: искренность на его посту исключалась — он не продержался бы у власти и месяца. В неискренности Михаила Та-риеловича постоянно обвинял в своем дневнике П.А. Валуев, сам не гнушавшийся противодействовать диктатору, используя сведения из его же писем, перлюстрированных министром внутренних дел Л.С. Маковым, в ведении которого находилась почта. В подобного рода приемах Лорис-Меликов не был замечен: его понятия чести были более твердыми, чем бытовавшие в дворцовой среде. Забегая вперед, стоит сказать, что это пошло ему не на пользу в борьбе за власть с неразборчивыми в средствах противниками.

С целью укрепления позиций в верхах диктатор тщательно продумывает и подготавливает неизбежные кадровые перестановки. Здесь пригодился и военный опыт, учивший о важности предварительной разведки перед наступлением. Примерно два месяца ушло на подготовку отставки всесильного министра народного просвещения Д.А. Толстого, 15 лет прочно сидевшего на своем посту. Всеобщая неприязнь к министру сулила этой акции большую популярность и облегчала другие его действия. Но Лорис-Меликов руководствовался не только этим, как можно порой понять из литературы: он искренне полагал политику в области просвещения, проводимую Толстым, вредной, способствующей росту всеобщего недовольства.

Введенную Толстым классическую систему обучения в гимназии, идейным обоснователем и пропагандистом которой являлся М.Н. Катков, в обществе встретили негативно. Сосредоточенность на изучении древних языков (латыни и греческого) и математики при резком сокращении естествознания и русской словесности воспринималась как не отвечающая запросам времени. Трудность и протяженность обучения — при высокой плате — обусловили рост молодых людей, не закончивших курс. Недоучившиеся гимназисты пополняли ряды недовольной режимом молодежи. Князь В.П. Мещерский, близкий к наследнику, вспоминал, что при первой же встрече с ним Лорис-Меликов горячо заговорил о том, что «нашу молодежь душат в тисках классицизма и формализма — вот откуда идет главное революционное движение, тут вы с полицией не справитесь». А когда Мещерский стал защищать классицизм, прервал его: «Это вы а-ля Катков изволите рассуждать... А я с этим не согласен; кулаком теперь ничего не возьмешь; теперь нужно прежде всего восстановить спокойствие, а чтобы этого достигнуть, надо отнимать поводы к неудовольствию, надо смягчать общественное мнение»³⁴³.

Лорис-Меликов столкнулся с Толстым еще в бытность генерал-губернатором, а в столице все более убеждался в его непригодности к занимаемой должности. Но учитывая мощную поддержку Толстого Александром II и М.Н. Катковым, действовал с предельной осторожностью и скрытностью. Все же внимательный наблюдатель дворцовой жизни П.А. Валуев отметил «старания гр. Лорис-Меликова сбыть гр. Толстого», связав их безуспешность с хлопотами М.Н. Каткова³⁴⁴. Почувствовав, что тучи над Толстым сгущаются, Катков обращается 11 марта 1880 г. с письмом к царю, доказывая опасность смещения министра в данной ситуации, когда классическая система образования остается едва ли не единственным прочным фундаментом существующего порядка. «Каковы бы ни были личные свойства графа Толстого, — писал редактор «Московских ведомостей», немало передовиц посвятивший защите министра просвещения, — он служил Вам, Государь, верой и правдой и ознаменовал себя заслугами, которые внесут его имя в историю Вашего славного царствования».

Катков напомнил, что министр подготовил проект преобразования университетов (речь шла об уничтожении их автономии) и ему надо дать провести его в жизнь. «Успешным проведением этой реформы смута была бы поражена в одном из главнейших своих источников»³⁴⁵. Доводы верного стража интересов самодержавия представлялись существенными. Но и Лорис-Меликов вел свою настойчивую работу. Неоднократно поднимая проблему смещения Толстого с поста министра в своих повседневных докладах царю, он поставил ее решение в ряду безотлагательных преобразований в апрельском докладе. Подчеркивая, что не посягает на основы учебной реформы, граф доказывал, что отставка Толстого будет встречена с величайшим сочувствием и восстановит доверие к учебному ведомству, утраченное во всех слоях общества. Лорис-Меликов обращает

внимание царя на то, что «направление ведомств зависит преимущественно от лиц, стоящих во главе», задачу которых он видит в том, чтобы «привлекать сердца к источнику власти». Как бы возражая Каткову, в незримом диалоге с ним, диктатор утверждает, что глава учебного ведомства не стоит на высоте своего положения «по складу способностей и по любви к управляемым»³⁴⁶.

Катков специально приезжал в Петербург для встречи с диктатором, а затем заставил и графа Толстого сделать визит Лорис-Мели-кову. По свидетельству Е.М. Феоктистова, в ту пору высокопоставленного чиновника Министерства просвещения, граф успокоил и того и другого заявлением, что в дела Министерства просвещения не вмешивается. Феоктистов рассказывает, что диктатор сокрушил Д.А. Толстого чужими руками, при этом оставшись сам в тени: «Аорис устроил дело очень ловко, он как будто не принимал участия в падении Толстого, а орудием этого явился тогдашний министр внутренних дел Маков»³⁴⁷. С этим трудно согласиться, имея в виду бурную и длительную общественную реакцию на отставку министра народного просвещения: и противники и приверженцы Лорис-Ме-ликова восприняли ее как крупную победу диктатора. Да и сам он считал эту акцию одной из своих главных заслуг, от которой и не думал отказываться. Свершив ее, он не мог остаться в тени уже в силу своего особого статуса, когда ответственность за все происходившее в стране так или иначе падала на него. Другое дело, что в подготовке отставки министра просвещения он использовал внутренние противоречия в правительстве, в частности, конфликт Л.С. Макова с Толстым, о котором рассказывает Е.М. Феоктистов.

«Гр. Лорис-Меликов не без больших затруднений достиг своей цели, — записал военный министр итоги разговора с Михаилом Та-риеловичем на эту тему, — государь упорно поддерживал Толстого; но вынужден был, наконец, решиться на удаление министра, умевшего заслркить всеобщую ненависть. Мера эта, несомненно, произведет хорошее впечатление во всей России, и Лорис-Меликову все скажут искреннее спасибо»³⁴⁸. Вместо Толстого министром народного просвещения был назначен А.А. Сабуров, познакомившись с которым позднее, Д.А. Милютин признал в нем своего единомышленника. С братом его П.А. Сабуровым, послом России в Германии, военный министр был в постоянном контакте.

Отставку министру просвещения царь подписал 18 апреля — в Страстную пятницу, накануне Светлого воскресения Христова. И на Пасху в самых разных кругах образованного общества христосовались с возгласом: «Толстой сменен, воистину сменен», отмечая, что это «красное пасхальное яичко» преподнес подданным империи Лорис-Меликов. Само имя Толстого стало своего рода символом правительственной политики, идущей вразрез с общественными интересами, и его отставка не могла восприниматься иначе как поворот правительственного курса навстречу обществу. Она принесла Лорис-Меликову едва ли не большую популярность, чем его обращение «К жителям столицы». Смещение ненавистного министра уже было как бы началом исполнения обещания «оградить законные интересы общества». К ликованию либеральной печати присоединился голос «Народной воли», признавшей, что «отставка этого министра народного помрачения есть действительная заслуга диктатора»³⁴⁹.

Но каждая победа диктатора увеличивала и число его врагов — скрытых и явных. М.Н. Каткова Михаил Тариелович изначально воспринимал в числе возможных противников: негативный отклик «Московских ведомостей» на обращение начальника Верховной распорядительной комиссии «К жителям столицы» в этом убеждал. С настороженностью следя за действиями диктатора и собирая о нем сведения от своих осведомителей, Катков до поры воздерживался от явных выпадов против него. При вступлении на пост начальника Верховной распорядительной комиссии Лорис-Меликов попытался заручиться поддержкой влиятельной московской газеты, вступив в переговоры с ее редактором-издателем. Михаил Тариелович рассказывал К.П. Победоносцеву, что «обо всем договорился с Катковым», в бытность его в Петербурге где-то в конце февраля. Подачу Катковым письма императору 11 марта 1880 г. граф рассматривал как нарушение договоренности: «Нехорошо с его стороны, не сказав мне, писать такие письма и еще задевать в них Верх<овную> комиссию»,— цитирует Победоносцев Лорис-Меликова. Сам диктатор, по-видимому, договоренность выполнял: Константин Петрович сообщал Каткову, что жалобы на него московского генерал-губернатора Лорис-Меликов оставляет без последствий³⁵⁰. Но едва прошел месяц с учреждения Верховной распорядительной комиссии, как тот, кто называл себя «сторожевым псом самодержавия», вступил в открытую конфронтацию с диктатором.