Граф Никита Панин
Шрифт:
И Панин растолковывал Екатерине, как резко бросаются в глаза различия между государственным развитием Швеции и России. Как и Россия, Швеция была земледельческою страною, в Швеции тоже не развилась городская жизнь, потому что земли было много, торговля ограничивалась лишь вывозом сырого материала, а промышленность оставалась вполне кустарной. Но на этом и заканчивается все отличие. В других странах Европы только три сословия играли важную роль в политике — дворянское, духовное и городское. А в Швеции крестьянство играло также роль четвертого сословия — оно с древнейших времен пользовалось самостоятельными политическими правами. Низшее крестьянское сословие никогда не было в рабстве, и потому земледелие развивалось тут быстро и
Конечно, и устройство государственное в России должно быть иным, чем в Швеции. Но король в Швеции управляет страной лишь с согласия государственного совета. А носителями верховной власти являются земские чины. Имей Россия государственный совет, многие ее нужды и заботы отпали бы, ибо одна голова хорошо, а три или четыре все лучше…
— Павел, — говорил Никита Иванович и смотрел на Екатерину.
— Да, — кивала она головой.
Павел был опорой ей, ее надеждой и устоем. Без Павла — она ничто, без наследника ее легко превратить в монашку, у которой ни имени, ни прошлого, ни будущего.
— Регентство или правление, — добавлял Ланин.
Екатерина слегка кивала головой. Что ж, нет худа без добра, пусть уж лучше регентство или правление от имени Павла, чем монастырь или плаха. А там Бог даст…
— Гвардия, — добавлял Панин.
И Екатерина снова кивала головой. Да, без опоры на гвардию ей не быть императрицей. А гвардия — это Орловы. Пять братьев Орловых уже вовсю действовали в ее пользу. То чарку водки поднесут всем солдатам гвардии от имени матушки–императрицы Екатерины, то по рублю раздадут, то по фунту мяса на обед тоже от имени ее. Петр скупился на мелкие подачки и щедрости, никогда во все время его правления не удостоилась гвардия хоть какого-то подарка от него. А гвардейцы привыкли к подачкам с царского стола — сама Елизавета угощалась с ними обедами, приглашая во дворец своих детей, как она называла лейб–компанию, и они чувствовали себя безнаказанными, зная, что возвели ее на престол.
Петр приказал расформировать лейб–компанию, ввел вместо нее голштинские войска. Но старые волки еще остались в полках и подачки Екатерины воспринимали так, как полагалось — матушка мечтает взойти на престол. Разговоры, которые вели в полках все пять братьев Орловых, трудно было назвать заговором, но гвардия уже готовилась к тому, чтобы в любой момент опять «сделать свою царицу».
Теперь всю гвардию Петр приказал отправлять в действующую армию. Мало того, что придется опять воевать, да еще за Шлезвиг, о котором никто не слыхивал из русских людей, мало того, что союзником будет Фридрих, которого лупили и лупили, так он же еще и станет во главе этого войска, будет ими командовать. Оскорбительнее ничего нельзя было придумать. Гвардия роптала, открыто выражала недовольство, а Орловы подогревали эти настроения…
Словом, гвардия — да…
— Значит — Дашкова, — бросал, словно ненароком Панин, и опять Екатерина кивала головой. Ее деятельная подруга привлекала в ряды недовольных важных титулованных чиновников, знать, сливки общества, без них трудно что-либо предпринять…
— В кулак, — сжимал кулаки Никита Иванович, и Екатерина опять поражалась его уму и проницательности.
— И срок, — добавлял Панин.
Срок назначался. Но надо знать все, что происходит, иметь везде свей уши…
Они не разговаривали много. Сообщники понимали друг друга без слов. Но заговор был составлен. И они встали с самого начала во главе этого заговора. Даже если бы их услышал Порошин, шпион Петра, если бы все сорвалось, что можно было предъявить организаторам — Екатерине и Панину? Два–три слова. Криптография, как любила говаривать Екатерина. Умный, осторожный Панин не давал увлекать себя речами, он хотел действовать.
— Наследник должен быть в столице, — добавил он на прощанье.
Екатерина опять кивнула головой. Да, под рукой наследник, если что. И должен быть в столице. Сама она собиралась отъехать в Петергоф —
С Дашковой Панину было проще. С ней он не стеснялся высказывать свои мысли. Да и в доме у Дашковой не было соглядатаев, которые во множестве водились при дворе. Казалось бы, Дашкова — сестра Елизаветы Воронцовой, мечтающей женить на себе Петра. В случае, если у Лизки все получится, свою долю богатств и власти получит и Дашкова. Мало того, дядя — канцлер, все под рукой. Мужа она постаралась отправить в далекую командировку — посланником в Турцию — выхлопотала поездку у дяди. Не хотела, чтобы в таких беспокойных обстоятельствах он оставался в столице. Почему она приняла сторону Екатерины — Панин и сам удивлялся, но знал, что они дружат давно и прочно. Екатерина часто заезжала на дачу к Дашковой, возвращаясь из Петергофа, и они много говорили о государственном устройстве, разбирали прочитанные книги и понимали, что мысли их сходны, что обе умны и проницательны. Порывистая и вспыльчивая Дашкова была немного сумасбродна, могла в одно и то же время думать о многом и действовать в разлад со своими мыслями, но, что она предана Екатерине, Панин не сомневался.
Едва раздался в столице крик юродивой «Пеките блины!», как она поняла это пророчество верно и сразу же поскакала сломя голову во дворец к Екатерине. Та ласково приняла ее, заставила лечь в теплую постель — на улице слякоть и холод, закутала в одеяло и принялась расспрашивать, что выгнало ее в такой мороз.
— Вы слышали крик юродивой? — прежде всего спросила Дашкова.
— Когда это вы успели набраться суеверий? — улыбнулась Екатерина.
— Разве это суеверие? Это пророчество, — серьезно ответила Дашкова. — Императрица тяжело больна, вот–вот кончится, что будет тогда с нами, с Россией, всей страной? У вас есть какой-то план, какое-нибудь дело?
— Я во всем полагаюсь на волю Бога, — серьезно ответила Екатерина, — как захочет Бог, так и будет. Так что какие могут быть у меня планы?
— Но вы ведь знаете, что вытворяет Елизавета, моя сестрица, какие планы вынашивает, а Петр — хоть он и мой крестный отец, склоняется выполнять все ее капризы?
— Полно, дитя мое, — ответила Екатерина, — никто не знает, что ждет нас завтра…
— Во всяком случае, знайте, что я на вашей стороне! — заявила Дашкова.
Но с тем и ушла от Екатерины, не встретив ни одобрения, ни порицания. Она понимала, что Екатерина не во всем доверяет ей, боится подвоха со стороны сестры Елизаветы. И поняла правильно, это ей уже разъяснил Панин…
— Надобно говорить с людьми типа Разумовского, — наставлял ее Никита Иванович, — надобно говорить с Рославлевыми, Ласунскими…
И бывая на куртагах и обедах, на придворных балах и маскарадах, Дашкова потихоньку беседовала с этими людьми. Но и те опасались слишком молодой, порывистой и откровенной особы. Во всяком случае, немного могла она сообщить Никите Ивановичу о своих успехах.
Стороной Панин узнал о том, что к Кириллу Разумовскому наведался Григорий Орлов. Никита Иванович сразу понял, что это неспроста, что разговор Орлов завел о перевороте. Он не знал подробностей, но что речь шла именно об этом, не сомневался.
Но Никита Иванович ошибся. К Разумовскому явился вовсе не Григорий Орлов — тот сидел под неусыпным надзором адъютанта Петра III Перфильева и вполне радовался роли, которая ему выпала, — оба собеседника неустанно играли в карты. То был отвлекающий маневр.
К Кириллу Разумовскому явился Алексей Орлов, старший брат Григория. Явился среди ночи, но решительно потребовал допустить его к гетману Малороссии. Слуги сопротивлялись, как могли, на шум вышел сам Разумовский и молча выслушал посетителя.