Граф Никита Панин
Шрифт:
Алексей Орлов прямо выложил Разумовскому, чего от него ждут, — намечается переворот в пользу Екатерины, заговор уже составлен, намерен ли его сиятельство принять сторону императрицы, сделает ли он какие-то шаги в ее пользу?
Разумовский позевал в ладонь, посоветовал ехать для совещания к другому, погасил свечу и пожелал Алексею спокойной ночи…
Взбешенный и оскорбленный таким ответом, Алексей Орлов ушел в недоумении, а потом испугался: что, если Разумовский выдаст?
Разумовский не выдал, и Орловы поняли, что он на их стороне. А что ему было делать? Он состоял полковником Измайловского полка, лучшего гвардейского полка, пока еще не расформированного
Младший брат Алексея Разумовского, фаворита Елизаветы, он воспитан был самой императрицей, как родной сын. Она послала его учиться за границу, а в восемнадцать лет назначила президентом Академии наук — четыре года держали для него эту должность незанятой. Он обладал несметными богатствами, не им нажитыми, был возвеличен превыше всех своих заслуг. Баловень счастья и случая, выпавшего на его долю, изнеженный и заласканный, Кирилл Разумовский состоял полковником Измайловского полка, где сама Елизавета до смерти была командиром. Ему досталась в управление Малороссия, богатейший и обширнейший край, но Разумовскому, образованному и умному, было скучно в резиденции гетмана — Глухове, где он мог подавать гостям бокалы, наполненные бриллиантами, — и он вернулся в Петербург, Он был пресыщен милостями Елизаветы, угодливостью всего двора…
Но Разумовский увлекался Екатериной, еще когда она была великой княгиней. Ее острый ум, любезность в обращении, остроумие, изящество заставляли его делать безумства. Больше всех испытал он на себе грубость голштинских манер и несносную солдатчину с воцарением Петра. Всегда наглое, дерзкое, оскорбительное обхождение императора, его капризная суетливая деятельность, полная противоречий — все отталкивало Кирилла. Петр хотел сделать Разумовского своим придворным шутом, и это добавило вельможе ненависти к шуту–императору. Он не стеснялся говорить императору дерзости: тонкой иронии Петр все равно не понимал. Когда Петр объявил, что ставит Разумовского командующим армией, назначенной в датский поход, гетман лениво процедил:
— Вашему величеству придется сформировать другую армию, чтобы она подгоняла первую.
Насмешливое отвращение к императору давно поселилось в душе Разумовского. От Петра он мог ожидать только унижения.
Несметные богатства Разумовского позволяли ему подкупать офицеров и солдат именем Екатерины — то солидною прибавкой жалованья от матушки Екатерины, то зваными обедами в ее честь, то просто денежными раздачами. Полк давно готовился выступить за императрицу…
Солдаты же этого полка распускали и удивительные слухи об императоре. Император хочет расторгнуть браки всех придворных, дам и затем выдать их замуж по своему усмотрению. И первый подаст пример, женившись на фрейлине Елизавете Воронцовой. Прусский посланник Гольц должен жениться на графине Строгановой, бывшей замужем за наследником всех богатств Строгановых, графиня Брюс, Марья Осиповна Нарышкина выберут себе новых мужей…
В июне была освящена евангелическая церковь в Ораниенбауме, построенная для лютеран–голштинцев. Сам император присутствовал при освящении и раздавал всем придворным лютеранские молитвенники. Говорили даже, что и причащается он по евангелическому обряду. Изумленное и возмущенное духовенство подняло голову — возможно ли такое на Руси? Народ готов был отстаивать веру своих отцов с вилами и палками в руках…
Это были слухи, слухи непроверенные, но они верно били в одну цель — народ не проверяет, а возмущается против отступника. Но слух подтвердился указом императора священному
В тот же день он помиловал тяжкого преступника, военного злодея, саксонца Зейферта. Тот бежал из-под стражи, под которой содержался еще с 1758 года, был пойман и снова водворен в тюрьму. По приказу Петра этого убийцу помиловали и отпустили за границу. Тут уж возмущению гвардии не стало предела. Пренебрежение к государственным интересам, склонность к протестантам, особенно к немцам, презрение к гвардии — все Петр делал так, как будто сам себе враг.
Никита Иванович знал обо всех слухах, анализировал их, отбрасывал ложные, а правдивые обдумывал…
Никита Иванович видел все, понимал все. Он мог бы пойти к императору и уговорить его отложить датский поход, но странные выходки, бестактное поведение того на похоронах Елизаветы, оскорбительная сцена у смертного одра давали ему заряд ненависти и злобы.
Петр шел за катафалком Елизаветы, и ему показалось очень смешным, что, когда он быстро идет, почти бежит, его камергерам, державшим шлейф мантии, приходится тоже бежать. И он придумал игру — быстро бежал, а потом внезапно останавливался — камергеры наталкивались на него, а Петр оборачивался и показывал им язык.
Этого Панин не мог простить Петру — скончалась его тетка, императрица, а он вел себя непристойно, не только не выказывал скорби, но и издевался над похоронными обрядами.
Он ненавидел Петра и из-за того, что его брат, герой войны, вынужден теперь терпеть немецкое засилье и идти в бой под командой Фридриха, против которого еще так недавно воевал и которого побеждал.
Срок, когда должен был произойти переворот, Никита Иванович выбрал вполне удачно и согласовал его с Екатериной. Он желал произвести его в то время, когда Петр прибудет в столицу, чтоб присутствовать при выступлении гвардии из Петербурга в поход на соединение с армией.
Панин знал, что исход дела будет зависеть от многих случайностей, но момент выбрал удачно — до того гвардия была раздражена против императора, что заговор мог быть сразу произведен в действие и успешно…
Но события повернулись иначе… И этого не мог предвидеть Никита Иванович…
Единственное, что сохранилось из первоначальных планов Екатерины и Никиты Ивановича — счастливая мысль, что наследник, Павел, должен остаться в Петербурге, не ехать с матерью или отцом в Ораниенбаум или Петергоф. Здесь, под рукой, наследник мог содействовать успеху переворота, а там, в Ораниенбауме или Петергофе, легко мог стать орудием в руках презренного императора…
Петр легко согласился с доводами воспитателя наследника, что не стоит брать с собою Павла в Ораниенбаум, коли у него не все еще задания сделаны, а назавтра мудрейшая задача по арифметике и геометрии, и потом — небрежность во время домашних занятий еще должна быть погашена… И Павел остался в Петербурге под присмотром воспитателя…
Вечером Никита Иванович поехал в свою квартиру, чтобы еще раз наведаться к княгине Дашковой — обсудить последние детали, учесть все «за» и «против»…
Екатерина Романовна приболела, но своего жильца приняла, и они тихо беседовали за чашкой чая. Оба были беспокойны и напряжены — если что не получится, их головы полетят первыми. У Никиты Ивановича нет детей, нет семьи, и он тихонько крестился — слава Богу, что не о ком беспокоиться, благо и брат отъехал в Везовню лечиться и набираться здоровья…