Граф Платон Зубов
Шрифт:
— Вы за кого-то хлопотали?
— Всего лишь за художника Левицкого, чтобы вернуть его в Академию.
— И все равно, Екатерина Ивановна, я умоляю вас — действуйте, хоть как угодно, но действуйте!
Павел I — Е. И. Нелидовой.
Связи, существующие между нами, их свойство, история этих отношений, их развитие, наконец, обстоятельства, при которых и вы, и я провели нашу жизнь, все это имеет нечто столь особенное, что мне невозможно упустить все это из моей памяти, из моего внимания в особенности
Петербург. Васильевский остров. Дом Д. Г. Левицкого. Н. А. Львов, Д. Г. Левицкий.
— На этот раз, Дмитрий Григорьевич, я к вам с вестию в высшей степени приятною. Сами убедитесь, что новая организация Академии еще принесет свои плоды.
— Этим плодом, Николай Александрович, по крайней мере будет то, что вы лишний раз загляните в мою келью.
— И полюбуюсь плодами кисти вашей, дорогой друг. Но все же прежде всего новости.
— Их даже много?
— Вообразите! Первая — что вице–президентом назначен Василий Иванович Баженов.
— Невероятно! После всего, что пришлось ему претерпеть и с московским Кремлевским дворцом, и с Царицыном. Впрочем, последнего творения его я не видел, но слышал самые восторженные отклики.
— И притом вполне справедливые. Такими зодчими Россия должна была только гордиться. И вот теперь справедливость восторжествовала. Может статься, не всем из профессоров академических придется сие назначение по вкусу: слишком независим нравом Василий Иванович. Но воля императора заставит примириться с просвещенным руководством сего гения.
— От души радуюсь и за зодчего, и за Академию нашу. Но вы сказали о нескольких новостях.
— Вторая покажется вам еще более невероятной: конференц–секретарем назначен наш Александр Федорович Лабзин. И хотя сам он от изящных искусств далек, тем не менее полагаю, откроет двери для возвращения другого нашего великого таланта — Левицкого. Сие представляется мне тем более вероятным, что принадлежите вы к общему кругу единомышленников, и если государь счел возможным доверить администрацию академическую одному из мартинистов, то почему бы не сделать того же и в отношении другого, куда более известного и заслуженного?
— Предположения, Николай Александрович, которые свидетельствуют только о вашей старой дружбе ко мне.
— Поживем — увидим.
— Вы ведь давно знакомы с сим достойным человеком?
— Можно сказать и так. Начало знакомства нашего совпало с моим уходом из Академии.
— Каким образом?
— Родился Александр Федорович в Москве, учился у Михаила Матвеевича Хераскова в Московском университете, отличных успехов достиг, помнится, в математике и древних языках. А лет шестнадцати вошел в кружок Шварца. Читали они тогда французских энциклопедистов и сличали мысли их со Священным Писанием.
— Полагаю, не в пользу французских философов.
— Пожалуй, но это не помешало Лабзину сделать отличные переводы «Женитьбы Фигаро» Бомарше и пиесы Мерсье «Судья»,
— Я помню, Лабзин государыню приветствовал какой-то хвалебной одой.
— По возвращении ее из Тавриды. Стоит она у меня — вот: «Торжественная песнь на прибытие в Москву из путешествия в Тавриду». Сам ее перед государыней и читал среди прочих пиитов московских.
— Однако без особого успеха.
— Но почему же?
— Потому что никакой благодарности, тем паче назначения особо выгодного не получил.
— Но двор не забыл его, раз последовало нынешнее назначение.
— Счастье господина Лабзина именно в том, что двор о нем совершенно забыл. Иначе государь император ни за что не простил бы ему пиитических восторгов в честь покойной императрицы. Чем же занимался он все это время?
— Николай Александрович, вы запамятовали, что я не любитель подобных сплетен. Могу сказать лишь о том, что сам достоверно узнал. А знаю я, и тоже не первый год, супругу Александра Федоровича, предостойнейшую и всяческого восхищения достойную Анну Евдокимовну.
— Ведь за Лабзиным она вторым браком и сравнительно недавно.
— Недавно и притом Анна Евдокимовна на десять лет Александра Федоровича старше. Отец ее был связав с семейством Воронцовых, особливо с младшим братом княгини Дашковой — Семеном Романовичем. Воронцовы Анну Евдокимовну очень привечали и тогда, когда она с супругом своим первым в доме Михайлы Матвеевича Хераскова поселилась. Супруг ее, Карамышев, большим специалистом по горнорудному делу был.
— Карамышев! Да как же мне его не знать! И Анну Евдокимовну мне видеть доводилось. Тихая она была, неприметная и все больше Ивану Ивановичу Хемницеру, чем мне, благоволила. Любопытно, изменилась ли?
— Изменилась, Николай Александрович, очень изменилась. Нынче это особа пожилая, в каждом смысле достойная. Иной раз Александр Федорович младшим братом ее смотрится.
— Или сыном?
— Разве что потому, что Анна Евдокимовна частенько супруга наставляет, от опрометчивости удерживает.
— Да, к жизни светской она никогда не прилежала.
— А уж нынче тем более, потому ее одну в собрания ложи допускают.
— Так ведь запрет есть на присутствие дам.
— А для Анны Евдокимовны исключение сделано. Большим уважением она у всех мартинистов пользуется.
— И они давно поженились?
— Еще в 1794 году.
— Ну, это совсем недавно. Я полагаю, стоит потолковать и с Анной Евдокимовной, чтобы она подсказала своему супругу идею вашего назначения.
— Николай Александрович, прошу вас не прибегать к подобным методам — они унизительны.
— А разве существуют другие для занятия должностей в государственных учреждениях?
Петербург. Васильевский остров. Дом Д. Г. Левицкого. Д. Г. Левицкий, А. Ф. Лабзин.